Сила (G, джен, повседневность, стёб, фантастика)

Зарисовка по «ЗВ», не имеющая никакого отношения к канону.

Star Wars/Ориджиналы
Рейтинг: G
Жанры: джен, повседневность, стёб, фантастика
Размер: Драббл


Наставник смотрел вдаль, жмуря третье веко на заходящее солнце. Раскинувшаяся перед ним Антария цвела от стен резиденции до самого горизонта, а запахи переплетались, смешивались и оглушали густой волной.

Морща нос, мальчишка подошёл ближе. Хотелось расчихаться.

— Учитель, — настойчиво произнёс он, глядя чуть в сторону, — я готов. Позвольте мне сделать хоть что-то полезное!

Золотистые пальцы на подлокотнике вяло шевельнулись.

— Налей мне ещё чаю.

Мальчик подчинился. Он не расплескал ни капли, поднося напиток, но голос выдавал нетерпение:

— Учитель, сколько можно прятаться здесь? Как вы вообще можете просто сидеть и смотреть на сады, когда...

— Тебе тоже не помешает просто сесть и смотреть. — Усталые жёлтые глаза искоса взглянули на ученика и вновь обратились к буйству молодой природы. — Пока ты не познаешь спокойствия, все твои умения останутся неловкой пляской ребёнка.

— Покой — это ложь, — упрямо бросил мальчик, повернувшись к наставнику боком и облокотившись на перила. — А вы — не ситх.

Несмотря на столь оскорбительные слова, наказания не последовало. Фирреррео только пожал плечами и сделал большой глоток чая.

— Ну а ты не забрак, о мой маленький друг с кожей нежнее, чем зад хатта, — лениво протянул он. Ученик резко обернулся, тронув щёку, пока чистую и не тронутую татуировками.

Выбежал с балкона он быстрее, чем контрабандисты от облавы дройдек. Наставник вздохнул: наблюдать за искренним возмущением мальчика было веселее, чем просто греться на солнышке, предаваясь лени.

Он огляделся, выискивая, кому бы испортить вечер. Все, имеющие возможность, держались от западного крыла резиденции как можно дальше, но кое-кому не везло.

— Эй, Ниру! — махнул рукой ситх, поднимаясь. Почти крадущийся по тропинке между кустов молодой механик замер, обречённо поднимая взгляд, и повелителю Антарии стало несколько... неловко.

Возможно, ученик прав. Стоит начать войну, бросить на это все имеющиеся ресурсы, уничтожить джедайскую погань... и не будет больше скуки, точащей его изнутри.

Только вот он хорошо помнил, что получилось в прошлый раз. И благо, что удалось свести потери к минимуму. Сейчас они готовы не больше, чем тогда. Значит, нужно слушать разум, а не бесполезные сейчас эмоции. Значит...

— Ниру, — покосившись на стол с ещё дымящейся от жара колбой для заваривания, улыбнулся ситх, — налей-ка мне чаю.

@темы: драббл, Звездные Войны, ориджинал, джен, я пишу, Star Wars, фантастика

---

Странное время

Какой день... *вспоминает, как дышать*
Ради такого странного, дурацкого дня я выползла даже сюда. Просто чтобы немного прийти в чувства. У меня снов болит голова, вокруг были малоприятные и просто пугающие люди, мои руки тряслись, а все остальные места бросало в пот. И вот посреди ночи я вдруг вспомнила, что уже двадцать пятое число и можно смотреть результаты конкурса.
Понадобится время, чтобы осмыслить и подобрать слова. Я медленная. Очень-очень медленная.

@темы: я и люди, личное-неприличное, фемслэш, я пишу, ань

---

Лучший способ сохранять спокойствие (PG-13, джен, фэнтези, занавесочная история)

Примечания:
Are you a patient person? If so, how do you do it? If not, how are you trying to improve?
Зарисовка по «Шипам».
ficbook.net/readfic/4043839/10925895#part_conte...


«Ты жалкий, бесполезный, ничтожный...»

— Как ты всех их терпишь? — спросила Анвен, хмуря брови и наклоняя голову, чтобы кузену было легче доплетать ей волосы. Аерон, вплетая в волосы зелёную ленту, сделал глубокий вдох. Кожа молодой леди пахла дождём и пряностями. — Брат не настолько избегает ненужной крови, чтобы закрывать глаза на оскорбления.

«Что вы понимаете, милейший? То, что ваш родич — человек благородного происхождения, не наделяет вас...»

— Они не оскорбляют. Только шепчутся за спиной, трусливые крысы, или тут же извиняются, делая вид, что оговорились.

«Вольные нравы при дворе лорда Теней: даже какому-то сыну купца дают слово...»

— Или пьяны, — с отвращением прибавила женщина, расправляя плечи. Из косы торчали «пёрышки» — жёсткие пряди, то ли бурые, то ли рыжие в общеё черноте копны. Обернувшись, она снизу вверх поглядела на кузена. — Ничего. Когда король выведет войска, эти обнаглевшие выродки мигом вспомнят, кому должны кланяться. А ты Тень, как и мы. Подожди. Осталось совсем недолго.

— Если король согласится.

— Разве я не достаточно мила, чтобы он согласился?

Анвен поднялась, поправила накидку, вышитую скальными ястребами, и изобразила приветственный поклон. Аерон невольно улыбнулся, протягивая ей ладонь.

— Ты прекрасна. Но... боги, Анвен, это не тот человек, чтобы верить его словам. Говорят, он...

— Чудовище, получающее удовольствие от наказания непокорных, нежели от любви женщины. Не бойся за меня, — обняла женщина руку Аерона, — я не дам ему повода причинить мне вред, а обещание, данное прилюдно, не нарушит даже король. Быть может, со мной он смягчится... Поделись со мной секретом.

— Секретом? — переспросил Аерон, стараясь смотреть куда угодно, но не на узкую ладонь кузины, лежащую в его руке. Он направился к дверям, нестерпимо желая запереть их изнутри и не отпускать Анвен ни на бал, ни к её возлюбленному королю.

— Секретом, как ты не растерзал всех тех, кто думает, что ты не Тень, а безобидный дурачок при моём брате. — Анвен подняла глаза, пытливо прищурившись. — Даже мне порой хочется взяться за оружие, хотя болтают они не про меня.

Они вместе открыли двери, выходя в малую гостиную. Здесь, по желанию Анвен, не было стражи и прислуги, но даже имея возможность говорить откровенно, Аерон помедлил. Пройдя комнату до половины, он вздохнул, наклонил голову и шёпотом признался:

— Каждый вечер после приёмов и балов, куда и прихожу-то только ради нашего брата, я еду в город. Там выбираю кабак поприличнее и беру бутылку вина. Не меньше часа я трачу на покупки у травниц, тщательно выбирая нужные коренья и ягоды, затем иду в трущобы и отдаю бутылку вина старому Яресу. Пока тот пьёт, я копаюсь уже в его запасах, а там, милая Анвен, хранится такое, за что по королевскому приказу вешают без суда. Расплатившись, я возвращаюсь домой и так же без суеты готовлю яд — тот, что в голову взбредёт. После того, как настой или порошок готов, я помещаю его в подходящую склянку, наклеиваю ярлык и подписываю имя того, кому яд предназначен, самым красивым почерком. Склянка отправляется на полку к остальным, а я иду спать. Конечно, — с сожалением протянул Аерон, — я никогда не угощу своими запасами ни единую живую душу, но это так... умиротворяет.

@темы: драббл, другое, фэнтези, ориджинал, гет, джен, я пишу, женщины

---

Конфликт поколений (PG-13, гет, мистика, ужасы, повседневность)

— Ну и, в общем... — Сэнди только рукой махнул и передёрнул плечами. Джо приобняла его, прижимаясь близко-близко, и они ещё несколько долгих минут смотрели на тёмный город.

— Он передумает, — тихо сказала Джо, когда Сэнди в очередной раз тяжело вздохнул. — Обязательно передумает. Он ведь, ну, тебе добра хочет, так ведь? А я не пью, веществами не увлекаюсь и не ворую. Он всё поймет.

— Просто вы совсем недавно приехали, — вздохнул парень совсем тоскливо, сжимая её ладонь. — Многого не понимаете. Месяц, да в сезон затишья... Наша семья живёт здесь уже лет сто, коренные жители. А ещё...

Он отвёл глаза, но Джо поняла без слов.

— Ещё я чёрная.

— Он весь вечер орал, что не расист, но это неправильно, и что он не хочет мне изломанную жизнь. Урод.

Джо стиснула его тонкими руками и зашептала на ухо:

— Познакомь нас, пожалуйста! Я просто поговорю с ним, и всё наладится! Ты же знаешь, я умею быть обаятельной.

Сэнди только рассмеялся, закрывая глаза. Даже через веки он видел всполох далёкого света: столько лет спустя маяк продолжал освещать путь отсутствующим кораблям к давно опустевшему порту.

— А смысл? — Вздох получился почти стонущим. — Всё равно этот старый козёл умер полгода назад.

@темы: драббл, ориджинал, Город, Которого Нет

---

Туман

Часть 1
Снег падал на лицо, и Джованни закрыла глаза, прижав затылок к стене и чутко вслушиваясь в темноту. Храни господь Америку с ее странным климатом: и тепло, и снегопад. Наверное, только эта белая дрянь их сейчас и спасала.

Неудобная местность. Неудобная цель. Впрочем, не ей жаловаться: в Израиле и Африке было страшнее. Луиджи не хуже нее знаком с этим, а двое детишек, отправленных с ними в нагрузку... Ничего. Не такие уж и пропащие.

Луиджи. Хах. Интересно, злит ли соотечественника снег так же, или он относится к этому... философски?

Открыв глаза, она осторожно выглянула из-за угла. Улица казалась пустой, но Джо отчетливо слышала тихое-тихое поскрипывание снега метрах в пятидесяти впереди. Бернс, кажется, успел забраться в окно магазина напротив, и у него с собой большая часть снаряжения. Снег продолжает валить, перебежать улицу — дело пяти секунд, но пока она будет забираться на второй этаж, эти засранцы сделают из нее решето. Если Бернс не догадается ее прикрыть, конечно. Дрянь дело.

Мартинес осторожно поднялась с корточек и выглянула еще раз. Впереди, показалось ли, что-то блеснуло, а после больно резануло по глазам.

Еле слышно прозвучал выстрел, и кусок кирпича отлетел на землю, подскочил пару раз и затерялся в белизне. Паскуды стрелять умели, нечего сказать: Джованни спасла реакция и опыт. Прежде чем она поняла, что ее ослепил расплывающийся из-за метели свет тактического фонарика, прозвучал следующий выстрел. Значит, Бернс успел.

Далее...

Прикрыв глаза ладонью в тонкой перчатке и перебросив PDW[1] на спину, Джованни рванула с места к магазинчику, молясь всем богам, которых смогла вспомнить, чтобы хозяин не проснулся и не встретил ее выстрелом из... что у них здесь может быть? Дробовики?

Стена здания появилась неожиданно, и пока мозг Джо осознавал это, тело, подпрыгнув, зацепилось руками за скользкий от снега выступ, подтянулось, перебирая ногами по едва ощутимым зацепам, перебросило вес на правую руку, нашло трещину левой и снова подтянулось. Включившись в гонку полностью, Джо, уже висящая в двух метрах над землей, перебралась к окну и ужом свалилась через подоконник в темную комнату.

Несколько выстрелов, нагоняя ее, брызнули салютом, врезаясь в стену и зацепив раму окна. Последняя пуля едва не опробовала прочность новенького, слишком тонкого штурмового костюма.

Бернс, судя по звукам, стрелял, особо не целясь и прерываясь только на то, чтобы перезарядить обойму.

В ухе у Мартинес предупредительно завибрировал миниатюрный передатчик.

— Эй, Джованни. Жива?

Уткнувшаяся лбом в пол женщина, выдохнув через рот, ругнулась и уже отчетливо произнесла:

— Да. Конечно. Что за черт со связью? Медина с тобой?

— Да. Мы скоро прибудем. Связь глючит, — шум в динамике перерос в микро-писк, но через секунду смолк, — продержитесь там.

— Слышал? — хрипловато поинтересовалась Джо, переворачиваясь на спину. Пусть Хью и дурак, но не заметить приближение противника не сможет, а она пока немного передохнет. Полуторачасовая пробежка и вынужденная экономия патронов дались ей не слишком легко. В том числе и морально. — Если начнут шевелиться — говори.

Стянув шапку, она еще немного подышала, заставляя сердце успокоиться. Все из-за снега — как и полную темноту, Джованни не любила снегопады и пыльные бури. Не любила, но умела пользоваться их преимуществами. Только нервы все равно пошаливали, и ничего с этим поделать не получалось. Помогало только закрывать глаза и слушать.

На коротком выдохе она плавно села, придвинув ногой сумку Бернса. Обоймы, два пистолета, прибор ночного видения... Последний, оснащенный фильтрами, был почти так же непривычен, как и новенький PDW: при переключении на тепловизор Джованни тошнило и порядком дезориентировало.

— Дрянь, — повторила она, подтягивая лямки рюкзака, прежде чем забросить на спину и подняться. — Почему наркоторговцам нравятся поганые трущобы? Почему не казино или пляжи?

Мужчина хмыкнул в ответ и плюнул на пол, в очередной раз делая перерыв на смену обоймы.

— Не знаю, — совершенно серьезно ответил он, — может, на пляже слишком жарко, а в казино людно?

Выглянув на улицу, Хью с пару секунд молчал, не спеша, как раньше, открывать огонь.

— Один умер.

— Сам по себе? — не сдержалась Джо, тихо подходя ко второму окну и то и дело поглядывая на дверь, заблокированную древним, кое-где подточенным жуками комодом. — Или ты все же попал?

Пропустив язвительность напарницы мимо ушей, громадина-Хью пожал плечами, не задумавшись, что в темной комнате, с темным костюмом и его оттенком кожи такой ответ будет, мягко говоря, не очень информативен.

— Джованни, Хьюберт, вы на связи?

Чистый сигнал. Наконец-то.

— И даже живы, — ухмыльнулась Джо, любовно проверяя снаряжение. Ради этого пришлось снять перчатку, и холод щекотал разгоряченные пальцы. — Если старый пердун под нами не очнется в ближайшие полчаса, я куплю по возвращении ящик такого же виски, как у него, и выпью у вас на глазах.

— Прожженная алкоголичка, — с коротким смешком констатировал Луиджи, — мне нравится. Мы подъедем через четыре минуты. Какая обстановка?

— Один мертв, кажется. Второй скрылся, насчет остальных неизвестно, — Бернс сел на пол, откинув голову к стене. — Выходим через три минуты.

Джованни, продолжая вглядываться в снегопад и вслушиваться во все вокруг, дернула уголок губ вверх и стянула шапку. Странная смесь гуляет в крови: азарт, какой-то древний страх смыкающегося пространства, предчувствие... чего-то...

— Присмотрите за телом, — вклинился низкий голос Беатрис, от которого у Джованни всегда шли по спине мурашки. — Возможно, у убитого при себе есть образцы. Кстати, кто его пристрелил? Или он сам умер?

Джо едва не расхохоталась, на секунду позволив себе глянуть на Хью. Парень работал хорошо, но вот во всем остальном умом не блистал. Хотя до «всего остального» у них не дошло. И Джо надеялась, что никогда не будет настолько пьяна, чтобы позволить этому случиться.

Пригладив коротко стриженные угольно-черные волосы, она нацепила шапку и влезла нервными пальцами в перчатку.

— Думаю, Бернс его пристрелил, — серьезно ответила она Медине. — Не со страху же он откинулся.

Хьюберт никак не выразил своего отношения, поднимаясь и занимая позицию у окна:

— Джованни, ты вперед.

Женщина посмотрела на часы — точный хронометр в почти неубиваемом корпусе, — кивнула пару раз и только после так же аккуратно выбралась в окно, спрыгнув в наметенный сугроб. От одного вида такой кучи снега ее бросило в дрожь, но непривычный, нелюбимый, но надежный PDW в руках отвлекал от теплолюбия и страданий.

Тишина. Только отдаленные, едва различимые шумы, но в улицах трех-четырех от них. Так странно... Снег глушит звуки как вата, а старые, большей частью брошенные дома искажают то, что от них остается.

Краем глаза уловив что-то на перекрестке, Джо присела, прицеливаясь...

Кошка. До смерти перепуганная кошка.

Две тяжелых сумки упали в сугроб со второго этажа, почти не издав звука. За ними, менее рискованным путем, цепко хватаясь за оконную раму и выступы, наружу вылез и напарник Джованни.

До отхода оставалась всего минута, но звук мотора они услышали, лишь когда черный минивэн выехал на ближайший перекресток.

Джо не опускала пистолет-пулемет ровно до того момента, как убедилась, что в машине нет никого, кроме коллег. Разноцветные глаза Луиджи, сосредоточенное выражение лица Беатрис и отсутствие взрывных устройств под днищем — пожалуй, все, что было нужно ей этим вечером для счастья.

— Тело, — припомнила Мартинес, щуря глаза. За снежной пеленой было не разглядеть, сожрали подстреленного беднягу кошки или оставили для обыска. — Лу, поможешь?

— Не вопрос, — согласился ее соотечественник, привычным действием проверяя патроны в обойме браунинга. — А вы, — обратился он к Хьюберту и Беатрис, — пока попробуйте связаться с местными властями еще разок. Нельзя же так оставлять тело на улице.

— Еще раз? — сбрасывая в машину снаряжение, переспросил Бернс. — Это в смысле?

— Связь глючит, — дернул плечом Луиджи, — или шериф местный напился и не отвечает.

Качнув головой, Джованни оставила за спиной ученую и ее личного телохранителя и, поежившись, побрела вверх по улице. Изредка она поглядывала на Бертони. Его коса, слабо подходящая наемнику, его... побрякушки и амулеты, исколотое ухо... Все это возмущало и нервировало, заставляя думать, как хорошо бы привести это существо в подобающий вид. Зачем? Вот на этот вопрос Джо не желала отвечать даже себе.

Смахивая снежный пух с густых бровей и ресниц, осторожно обдувая сдвинутые «очки», она села перед распростертым и несколько заметенным телом торговца на колено, жестом велев Бертони не подходить ближе. Сердце снова тяжело забилось в груди, а скулы заныли: Джо невольно сморщила лицо в напряженной гримасе.

Не было следов крови. Не было запаха. Даже дерьмом не воняло, хотя от стрельбы Бернса ей самой хотелось наложить в штаны. Перевесив PDW так, чтобы предполагаемый покойник до него точно не добрался, она неслышно вытащила нож и рывком перевернула тело.

«Чертов ветер. Воет, как в бутылочном горлышке», — подумала она отстраненно, глядя на бледного мужчину лет двадцати с небольшим, без следов удушья, какого-то видимого кровоизлияния и входных пулевых отверстий.

Ранения не оказалось и на груди мужчины, но, вопреки ожиданиям, он оказался действительно мертв. На серых губах медленно замерзала рвота, глаза закатились и лицо приобрело оттенок засыхающей грязи.

Джо обернулась.

— Похоже на передоз, — рассматривая улицу, так и не опустив пистолет, заметил Луиджи. — Проверь карманы.

Без брезгливости, но с возрастающим недоумением Джованни обшарила тело бедняги и едва не раздела догола, сложив добычу поверх куртки мужчины. Документов не было, только помятая пачка с двумя сигаретами, презерватив в пестрой упаковке, два плотно свернутых пакетика и остатки самокрутки.

Помедлив, Джо стряхнула со спины рюкзак и вытащила один из плотных пакетов, складывая туда все найденное, но на этом не остановилась. Пожертвовав одним из шприцов, она набрала пробу крови и с вернувшимся серьезным выражением лица заклеила место укола пластырем.

Поднявшись и придерживая рюкзак на одном плече, она буркнула почти под нос:

— Не хочешь осмотреть сам?

— Доверяю твоим навыкам, — подмигнул он, еще раз оглядев улицу, и наконец-то убрал пистолет, глубоко вздохнув. — Зачем ты налепила ему пластырь?

— Кровь, — сухо прокомментировала Джованни, почти гневно поглядев на зеленый, подмигнувший ей глаз. Тот, что был карим, она постаралась проигнорировать. — Если на запах сюда придут волки, нам тоже мало не покажется — лес-то вот, — символически махнула она рукой куда-то в сторону. — Может, из него много и не натечет, а может, дурь в его крови еще и кожу разъедать умеет, и через полчаса здесь будет кровавое озеро — так или иначе эта зараза не свернется. А-а, считай это просто моей блажью. Может, мне по вере так положено.

Поджав губы, она широким шагом пошла к машине. Несмотря на падающий снег, влажности почему-то не чувствовалось. Должно быть, она заболевает, или все дело во времени цикла. Стоило остаться на базе, но под каким предлогом? «Что-то мне тревожно»?

— Волки, кислота… — вслед ей, потерев переносицу, повторил Бертони, — все-таки ты странная, Джо.

Посмотрев на тело, не понимая, стоит ли его сейчас куда-то перетаскивать или оставить на месте, итальянец все-таки решил пока не слишком напрягаться и подождать. Возможно, Бернсу удалось установить связь с городом.

Судя по приглушенной ругани Мартинес — увы. Рыкнув: «Возвращайся!», женщина полезла в машину, стягивая перчатки и принимая от Беатрис чашку горячего чая.

— Надеюсь, ты туда случайно местной дури вместо сахара не насыпала, — проворчала Джо, на что получила утомленный и скептичный взгляд.

— С сахаром сама разбирайся, не маленькая, — цокнула языком Медина, возвращаясь к своей мини-лаборатории, расположившейся на заднем сидении. Не отрываясь, она сунула руку за бутербродом. — Возвращаемся? Образцы у нас точно есть, могу это утверждать уже сейчас.

— Мы должны их обезвредить, — безразличным басом ответил Хьюберт, в два укуса съедая третий сэндвич. — До утра можно ещё поискать по городу.

— Не думаю, что это наше дело...

Нахмурившись, Джованни выглянула из машины. Луиджи не вернулся. Черт, в этой сраной тачке можно не беспокоиться о пулях, а этот дур-р-рак...

Так и не расставшись с чаем, но нацепив прибор ночного видения и подключив тепловизор (и отдельно благодаря бога за избавление от громоздких моделей прошлых лет), она выбралась наружу и заковыляла, борясь с тошнотой. Без шапки волосы ерошило ветерком, на уши и за ворот небрежно расстегнутой куртки сыпал сухой, кажущийся ненатуральным снег.

— Лу? — позвала она негромко. — Луиджи?

Бертони оставался там же, рядом с телом, но, вопреки обещанию, сам занялся осмотром. Убрав пластырь, дав вытечь струйке крови, мужчина с нахмуренным видом сидел рядом с трупом, пальцами размазывая алое по снегу.

На подошедшую женщину он глянул лишь искоса.

— Связи нет, верно?

Подавив подкативший позыв к рвоте, Джо сдвинула «очки» на лоб и покачала головой.

— Связи нет. И я думаю, что нам тоже стоит сваливать из этой помойки. У Медины есть образцы, они подходят. Больше нечего здесь делать.

Бертони вытер окровавленную ладонь о снег, поднялся и кивнул:

— Нужно связаться со штабом. Вы отправляетесь, я останусь.

На него поглядели сначала сверху вниз, а затем — чуть запрокинув голову. Смуглое лицо Джованни расцвело алым румянцем от мороза, а улыбка стала едко-саркастичной.

— Останешься. Ты. Бертони, — не забывая выискивать в белой пелене движение, протянула Джо, — со своей косой, перышками и бубенчиками ты станешь такой чудесной мишенью, что я на твою жизнь даже сахара кусок не поставлю. Поэтому мы уезжаем все, возвращаемся с группой зачистки и выжигаем и эти трущобы, и лес, и речку заодно подчистую. Меня твой труп не обрадует.

Луиджи подошел к ней, улыбаясь, словно готовясь к разговору с упрямым ребенком, которого нужно как-то смягчить.

— Я надеюсь, ты похоронишь меня, если что, со всеми подобающими почестями, Джованни. И плакальщика наймешь. И офис мой сожжешь, чтоб никогда и никто там не рыскал, и… — Бровь и веко его дернулись, как от пощечины или тика. — Джованни, в машину.

Потянув ее за руку, он бросил однозначный жест рукой в сторону соседствующего перекрестка, по которому, как показалось сначала, тянулась белая вьюжка.

Туман. Легкий, липкий на вид. Джованни не была уверена, но в тумане во время снегопада нет ничего необычного. Или есть? Дря...

Она не успела выругаться, глубоко вдохнув слишком сухой воздух. Неправильно. Снег или не снег, а что за туман в такую сухость? Вот в заводской выброс или газ она поверит. А еще поверит своему чутью и тону Луиджи Бертони.

Больше не тратя драгоценного времени, Джо выронила кружку, схватила напарника за руку, сдавив запястье до боли, и со всех ног рванула к машине, надеясь, что ее знаки заметят и поймут правильно. Темная крупная фигура Бернса отчетливо виднелась сквозь пелену, но вот видит ли он ее?

— Заводи машину, сейчас! — командный тон Луиджи затрещал в наушниках всей троицы. Снова вернулись помехи.

Хьюберт, светлая голова, не стал ждать объяснений странному поведению, быстро переключившись на исполнение приказа.

— Эй! — от резкого движения едва не повалив одну из секций лаборатории, хлопнулась на пол Медина и саданула кулаком по спинке сидения. — Какого черта?! Вы несете мне тело или нет?

— Придется обойтись тем, что есть, — Бертони втолкнул Джовании внутрь, затем залез сам. — Закрыть окна. Хьюберт, вези нас к выезду из города, не въезжай в туман.

— Есть, — «многословно» отозвался Бернс, сосредоточенность лица которого могла посоперничать с лицами игроков шоу «1000 и 1 вопрос».

Машина плавно подалась назад, развернулась и, набирая скорость, поехала вдоль улицы.

Сжавшись на сидении полубоком и кое-как пристегнувшись, Джо поглядывала то на дорогу, то на спешно складывающую оборудование Медину, то на Луиджи. Почему-то у нее начала дрожать рука, когда она наклонилась, стряхивая с волос снег.

— Что ты увидел? — прозвучал голос выше, чем обычно. — Что за туман?

Он посмотрел на нее разноцветьем глаз, всем видом выражая неуверенность.

— Знаешь, это будет сложно объяснить…вам. Хотя, черт бы с ним, Хью, сколько времени до шоссе?

— Шесть минут.

— Понятно. Ладно, кто из вас троих знает, зачем меня послали сюда?

— Мозги, — указала Джо на нахохлившуюся ученую, зябко греющую руки дыханием. — Охотник, — указала на Бернса, краем рта ухмыльнувшись бликам от стекол на его бритой темной голове. — Прикрытие, — тронула себя и кивнула в сторону Бертони, — и прикрытие.

— Не совсем, — тихо, сдерживая щелканье зубами, пробормотала Медина, подняв меховой воротник куртки. — Сеньор Бертони «мозг» не меньше моего. Только по другой части. И я не думаю, — чуть повысила она голос, — что именно в этом была необходимость. Все же мы взрослые и здравомыслящие люди.

— Не будем ходить вокруг да около, — сдержанно улыбнулся Беатрис Луиджи, — моя основная специализация — это тактика и, кхм, — итальянец потер переносицу, — экзорцизм.

Как на это отреагировал коллега, Джованни не услышала: она, ожидавшая хоть признания в терроризме, едва не соскользнула с сидения и расхохоталась в голос. Смех вышел нервным и очень издевательским, а случайный пинок Луиджи под колено — провоцирующим.

Потерев ушиб, Луиджи перевел взгляд на Хьюберта.

— Ну а ты что скажешь?

Громада пожал плечами, не отвлекаясь от заснеженной дороги:

— Мне все равно, если честно: экзорцист, лесник или специалист по уборке помещений. Если есть должность, значит нужен.

— Бу-у, Хью, за твоей спиной п-п-призрак! — Джованни снова рассмеялась и обернулась к Медине. — Беатрис, это же шутка?

Ученая поморщилась и дохнула на пальцы, прежде чем ответить. Карие глаза не смотрели на оперативницу, а норовили соскользнуть взглядом в сторону.

— Я утверждаю только то, что здесь и сейчас необходимости в подобном специалисте нет. У нас проблема с людьми, а не с тьмой.

И вот тут-то Джованни не нашлась с ответом. Убежденная реалистка Беатрис Медина, пусть и не напрямую, но утверждающая, что верит... во что? В шаманские заговоры? В неупокоенные души? Господи, да что за...

Стиснув зубы, Мартинес поерзала, отворачиваясь к окну, и прижалась лбом к стеклу. Чувство, что ее решили разыграть, мешалось с обидой.

Снег мерно падал, припорашивая колеи от колес машины. Еще один поворот — и они выедут к колее, ведущей на федеральную трассу, а там — город, откуда можно будет связаться и с офисом, и с шерифом.

Бертони оставшиеся несколько минут провел в тишине. Не нарушил ее и Бернс, уверенно, по памяти ведя машину кратчайшим путем. В его безошибочном знании, куда ехать, сомневаться не приходилось.

Поворот, еще одна белая полоса дороги между заиндевевшими слепыми домами — и словно закрашенная пустота метрах в двухстах впереди. Это не был снег, и за мелкое крошево метели не принять.

Машина тихо затормозила. Высокая стена тумана ширмой расстилалась вдоль и поперек сцены реальности. Светлая, чуть-чуть отдающая зеленью дымка.

— Кажется, не зря поехал, — нахмурившись, нарушил тишину Луиджи.

***

Примечания:

[1] PDW (здесь) — пистолет-пулемет фирмы Heckler & Koch, прототип HK MP7. Упомянутый здесь образец связан с оригинальным немецким прототипом косвенно и ближе по характеристикам к более позднему MP7 A1.

@темы: ориджинал

---

Важный груз в правом кармане

Конец ноября 1995 года.
Лондон, международный аэропорт Хитроу.

— Впервые я был здесь в тысяча девятьсот пятьдесят третьем, когда заложили первую плиту первой современной взлетной полосы. Матушка позволила мне и Дженевре посетить вместе с ней коронацию, и Елизавета была так красива, что я страдал по ней до двенадцати лет...

Маркус неподобающе громко фыркнул, стараясь не опускать взгляд на лицо наставника и следя за его руками. В иное время эти цепкие белые пальцы уже вцепились бы в его ухо, но при людях рыцарь и кавалер самого колючего ордена Шотландии* был вынужден втянуть шипы и вспомнить о терпении.

— Я думал, ее величество моложе, — с подростковой ершистостью все же буркнул ученик и предусмотрительно сделал шаг в сторону.

— Мистер Сазерленд, — выдохнул сэр Реджинальд сквозь зубы, — вам еще жить в моем доме, и жить очень долго. Не вынуждайте меня...

— Простите, сэр, — легко отозвался Маркус, — это все от голода.

На него поглядели снизу вверх, сузив ясные синие глаза. В свои тысячу с чем-то лет (в этот момент Маркус особенно порадовался, что наставник не владеет телепатией) уважаемый сэр оставался на полторы головы ниже его, а при желании мог быть поднят крепкими полными руками собственного ученика. И это при том, что порода Сазерлендов обещала подарить своему наследнику не меньше еще шести дюймов роста.

Далее...

— Вы дотерпите до семи часов? — после невероятно долгой минуты гневных разглядываний поинтересовался сэр Реджи. Маркус страдальчески искривил рот, но не решился дразнить судьбу и кивнул. — Отлично. Тогда больше не сбивайте меня. На чем я остановился? Ах, да, ее величество Елизавета... Два года я был влюблен, и год из этого срока терпел обзывательства сестры. Уж не знаю, отчего, но ей безумно нравилось называть меня принцессой Реджинальдом. Самым обидным оставалось то, что она никогда не упоминала о возможности моих притязаний на престол...

Тихий суховатый смех почти терялся в шуме аэропорта, но Маркуса все равно передернуло. Таким голосом не байки из детства надо рассказывать, а вести криминальную хронику. Те моменты, где рассказывают про лужи крови.

Старикан, удобно прислонившись к стене, продолжал рассказывать о несправедливых и полных лишений годах своей юности, а Маркус изо всех сил старался не взвыть. В свои семнадцать он уже сполна смог оценить всю прелесть домашнего уюта, теплого пледа и сытной пищи, потому не мог понять, для чего, имея возможность проводить так все свои дни, нужно вылезать в холод и дождь черт знает куда. И черт знает зачем. кстати говоря: наставник так и не сказал, что они ищут, только велел «смотреть в оба, чтобы не упустить». Что упустить, кого?..

Маркус широко зевнул в кулак. Хитроу. Ноябрь. Дрянные бутерброды во всех ближайших кафе.

Должно быть, то, что зарождалось в его ленивой душе, и было ненавистью.

Наставник тронул его за руку неожиданно, прямо посреди увлекательной истории о генеалогии старейших шотландских кланов. Не опуская ладонь, потянул в сторону, похожий на ищейку, учуявшую кролика. Длинный тонкий нос с резко очерченными на вдохе ноздрями выглядел так, словно мог шевельнуться в любую секунду.

— Женщина, — произнес он тихо, но Маркус услышал. — Высокая блондинка в синем пальто.

Юный Сазерленд уже увидел. Девчонка ненамного старше него и ростом не меньше, с длинными волосами оттенка бледного льна, прошла совсем рядом, стуча широкими низкими каблуками. Маркус вдохнул, пытаясь уловить нечто, замеченное сэром Реджи, но почувствовал только запахи пота, холодного кофе и влажной одежды.

Рука над его локтем сжалась.

— Правый карман, быстро.

Он понял без лишних пояснений, сосредотачиваясь, как на занятиях. Легкий толчок — и блондинка, выдернув руки из карманов, вынужденно хватается за джентльмена в возрасте, извиняется, придерживает сумку и продолжает путь.

А маленькое нечто уже летит, придерживаемое силой молодого телекинетика, прямо в его пухлую ладонь.

Наставник перехватил предмет раньше, крепко сжав и отворачиваясь к стене. В его руке уже моргал включившийся наладонник, а кусок пластика отправился в подходящее гнездо. Улыбка сэра Реджинальда обещала как минимум двухдневный отдых, пока он сам станет отчитываться перед начальством.

— Это то, что нам нужно, сэр? — наклонившись к нему и загораживая от проходящих мимо людей, спросил Маркус, и ему кивнули, не убирая с лица улыбки кота, перехватившего жирных сливок.

— Это то, что нам нужно, сэр. Можем уходить. — Он еще раз просмотрел содержимое карты, осторожно извлек ее и, скривившись, сунул во внутренний карман. — Дешифровкой займутся другие.

Шею Маркуса пощекотало дыханием. Когда же мальчишка попытался обернуться, ему в поясницу ткнули чем-то твердым и цокнули языком.

— Стой смирно, здоровяк, и не вздумай провернуть свои штучки, — велел ему звучный женский голос, и в нем звучала изрядная доля веселья. — А ты, сэр с носом, верни-ка мне мою собственность.

***

Девчонка работала профессионально, и сэр Реджи готов был поклясться, что если все выйдет из-под контроля, она сбежит, сделав пару дырок в боку или ему лично, или так приглянувшемуся ей Маркусу. Где таких разводят?

Он украдкой глянул через плечо и не удержался от удивленной гримасы: девушка оказалась чудо как хороша. Если бы не рост и не ситуация... впрочем, рост знакомству не помеха.

«А вот то, что это потенциальная террористка – проблема», — напомнил себе сэр Реджи, осторожно поднимая руки со все еще сжатым наладонником и отгибая ворот пальто. Двумя пальцами он потянул карту, провалившуюся на дно кармана, не сводя взгляда с лица девчонки.

Если бы она отвела их в безлюдное место, все было бы проще. Но швыряться людьми посреди аэропорта?.. Нет, недопустимо.

— У вас легкий шаг, — заметил он, медленно вытягивая слишком важный для них пластик. — Обычно меня гораздо сложнее подловить.

— Карту, — нахмурила девушка брови, а Реджинальд подумал, что женщины с настолько синими глазами не должны носить таких больших пистолетов. Впрочем, кто рискнет им запрещать?

— Она глубоко. Разрешите убрать это? — покачал он наладонником, приподняв брови и излучая дружелюбие. Охотница за секретными сведениями нахмурилась сильнее.

— Пусть достанет твой приятель.

Похоже, она только сейчас вгляделась в лицо Маркуса, и ее улыбчивое арийское лицо вытянулось. Что ж, увидеть человека ростом без малого шести с половиной футов** и с лицом сонного кукольного пупса — то еще потрясение.

Несмотря на неприятное положение, от девчонки не веяло угрозой. Страхом, возбуждением и азартом — да, но не хладнокровной жаждой убийства вопреки всему.

Мужчина открыл рот, чтобы воспользоваться ее замешательством, но опоздал.

— Ладно, мэм, только больше не надо сверлить мне спину этой штукой, — пробурчал Маркус, протянув лапищу к груди наставника. То ли его тон, то ли обидное «мэм» сыграло дурную шутку, но девчонка рассердилась. Сэр Реджи не видел лица сморщившегося от тычка подопечного, но чувствовал нарастающее напряжение.

— Мисс, Маркус, — поправил он мягко, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и расслабленно. Снова посмотрел в синие глаза, приподняв уголок рта.

Уши девчонки покраснели. Нет, не террористка... и не просто воровка. Неужели коллега с континента? Но какого же дьявола спецслужбы отправляют на такие задания новичков? Может, юная леди и умеет пользоваться пистолетом, но внушаемость ни к черту.

— Миз, — поправила она, глядя теперь только на темноволосого джентльмена с лукавыми морщинками в уголках глаз. — Лисбет. Просто отдайте мне эту штуку, и я тихо уйду, окей?

Американка, и с очаровательным, хоть и старательно замаскированным, произношением. Реджинальд улыбнулся чуть шире, подкрепляя это легким воздействием. О, да, если Маркус заткнется, у них вполне получится прийти к взаимовыгодному соглашению.

Он осторожно переместил вес тела на другую ногу и встал свободнее, улыбаясь уже открыто — и ему ни слова не сказали против. Когда он не мог договориться с женщиной?

Резко заныла спина. М-да... в те редкие моменты, когда не получалось, он очень жалел, что вообще пытался.

Улыбка уменьшилась на пару зубов.

— Миз Лисбет, эта... вещь — собственность короны. Быть может, мы сможем...

— Это не ваша собственность, — обрубила его девушка, но без злобы. Даже руку немного опустила, заставив Маркуса затаить дыхание. — Уж извините, сэр, но здесь кто первый нашел, тому оно и принадлежит.

«Если я сейчас вызову подкрепление, то вы будете рассуждать об этом с той стороны решеток», — подумал Реджинальд с еще более располагающей улыбкой.

— Кстати, — вдруг снова нахмурилась американка Лисбет, — а мы раньше не встречались? Хотя не-ет, такой приметный рубильник я бы запомнила, — ухмыльнулась она и резко свела брови обратно. Даже наклонилась, потянувшись к лицу опешившего сэра Реджи, но вовремя остановилась. Озадаченность и узнавание сменились решимостью. — Э... Хреновину, пожалуйста!

— Маркус, — ровно попросил мужчина, — верните нашей новой знакомой карту. Если леди опоздает на самолет, мне будет очень стыдно. Ну же, Маркус, — чуть повысил он голос, когда ученик, округлив светлые глаза, замер.

Когда карта перекочевала во внутренний карман пальто американки, она так же незаметно спрятала пистолет и поправила сумку, сбившуюся к самой шее.

— Не делайте проблем мне, и я не сделаю их вам, — пригрозила она, и ей кивнули.

— Прилетайте к нам еще, — переплетая пальцы, предложил сэр Реджинальд, — только не по делам, а так. Угощу вас чаем, коллега.

На лице девушки четко отразилась мысль о старых ловеласах... и некоторая задумчивость. Она уже сделала шаг назад, собираясь нырнуть в человеческий поток, когда британец прибавил:

— Передавайте е м у привет. Без уточнений, о н догадается.

***

Он долго вглядывался вслед молодой женщине, а после, тряхнув головой, полез в карман за зеркалом. Закрывшие половину лица кудри, кое-где уже украшенные контрастом седины, не помешали ему покорчить рожи, оттягивая внешний уголок глаза и любуясь на результат.

— Неужели так похож? — пробормотал он, складывая и убирая зеркало обратно. Подняв взгляд, наткнулся на лучащуюся праведным гневом пухлую физиономию мистера Сазерленда.

— Что, — почти чеканя слова, процедил он, — вы наделали?

— Что? — непонимающе скривился наставник и вздрогнул: кулак обычно аморфно-безразличного Маркуса пролетел перед самым его носом.

— Вы так просто взяли и отдали важные сведения неизвестно кому? Шпионке с милым личиком? А если подумать верхней головой?!

На этот раз подзатыльник ему достался несильный, без должного поучающего посыла. Мистер Реджинальд Лоуренс взял жарко сопящего мальчишку под руку и повел прочь из зала.

— Эта юная леди не из ЦРУ, — заметил он, на каждом шагу дергая Маркуса, норовящего в кои-то веки проявить характер. — И вообще не из разведки. Те, на кого она работает, не используют эти сведения против Британии, храни господь этот клочок суши, так что все это уже не наше дело.

— Но...

— Этот досадный инцидент произошел на нашей территории, но информация не была украдена у нас. Пусть теперь американцы разбираются с джентльменами, затеявшими эту малоприятную игру.

— Знаете, сэр, — хмуро бросил юноша, — вы могли бы отнять карту у девчонки даже здесь, и никто бы ничего не понял. А если на ней было что-то важное?

Остановившись у входа в кафетерий, сэр Реджинальд постучал тонкими пальцами по чисто выбритому подбородку, пожал плечами и вытащил наладонник, тонкий, темный и безжизненный, больше похожий на записную книжку.

— Было, есть... Пусть с этим разбираются аналитики. Ах, Маркус, я уже привык к вопиющему неуважению с вашей стороны, но считать меня за дурака в высшей степени оскорбительно. Идите, — махнул он рукой. — Заодно возьмите мне кусок пирога с яблоком. Не представляю, во сколько мы попадем домой.

***

Примечания:
* Подразумевается орден Чертополоха.
** Примерно 1,98 см.

@темы: АУ, ориджинал, гет, джен, экшн

---

Мать огонь

Когда смертные говорят об ангелах, они чаще вспоминают томных провидиц, погруженных в бесконечные сны и лишь изредка дарующих людям свое расположение. В империи, расположившейся за далекими горами, цветущей и вечнозеленой, таких славят в каждом храме. Их жрецы и служители поклоняются крылатым девам в тонких шелках, скульпторы вытачивают длинные хрупкие пальцы статуям юношей с бездонными глазами, а музыканты поют о крае вечной благодати. Когда приходит теплая и короткая зима, статуи заметает мягкий пушистый снег, и лица ангелов продолжают смеяться.

Мало кто из нас видел этот край, а тем, кому довелось, он продолжает грезиться в снах. Раскидистые деревья вместо сосен, тенистые парки вместо сумрачной чащи и мощеные площади вместо льда и снега. И лики ангелов, мечтательные, с рассеянными взглядами — вместо живого огня.

С тех пор, как посреди белой пустыни расцвело пламя, минуло более двух десятков веков. На имперских землях горели под яростным солнцем луга, на месте великолепных садов Виндемиатрикса текли полноводные широкие реки, а тот, кого называют Первым среди детей Матери*, еще не явился на свет. Тогда по ничейным землям ходили двуликие маги с золотыми глазами, а ангелы являлись в мир выбирать вождей молодых народов.

У них было время и выбирать, и ждать.

Мы, живущие среди снега и льда, не ждем. Мы сражаемся и выживаем каждый день, зная, что на утро можем не проснуться, став частью бескрайней белизны. В нас не остается страха, не остается сожалений и пустых мечтаний. Мы — камень. Мы — сталь. Мы — север.

Далее...

Когда о н а спустилась с гор, мы не надеялись на чудеса и милость и не сложили оружия. О н а не была похожа на тех тонких и хрупких, в одеждах из шелка и с бездной в глазах. Среди мехов на е е груди темнела сталь. В светлых, серовато-оливковых руках о н а сжимала сталь. Глаза е е были сталью, а сама о н а — севером.

Под ногами е е сестер наверняка цвели цветы, а снег обращался в талую воду, но за н е й сугробы лишь покрывались коркой. Костяшки голых ладоней покраснели и трескались, а лицо обветрилось в ледяной стуже, но о н а продолжала идти, а мы пошли за ней. Никто из нас ни о чем не просил, а о н а ничего не предлагала, не вместе с нами оплакивала каждого, кого забрал холод и болезни.

Утром мы находили крупицы синего металла там, куда в снег падали ее слезы.

О н а обошла север от края до края, от подножия гор до каменистого берега залива Падающих Звезд, ждала, когда мы не могли больше идти, и смотрела в небо, не зная, что мы видели в черноте е е глаз ту бездну, которой не познать южным скульпторам и служителям.

Когда все мы пришли к е е крыльям, о н а повела нас от стылой воды к хрупкой земле. Место, выбранное е ю, терялось среди снегов и было открыто всем ветрам.

«Здесь всегда зима, — сказала о н а, велев не идти следом и взяв копье у одного из наших охотников, а мы смотрели на нее с холма. Дерево в опаленных холодом пальцах трескалось, обнажая стальную сердцевину. — Только холод укрепляет тело так, чтобы оно стало крепче стали, и только у сильнейших в стальном теле останется пламенеющий дух.»

Копье погрузилось в снег, землю и ушло глубже, рассекая твердь трещиной. Белизна вокруг нее таяла, расходясь, как края раны, а затем в безжизненно-стылое небо, в медленно ползущую к земле пелену брызнули первые дуги огня...

***


Прошло больше двух тысячелетий. Мир изменился, отгремели войны, города разметало в прах, а на их месте выросли новые стены. Одна из таких, темная и древняя, окружила святилище, не давая подземному — или благодатному? — пламени разрастись. Все так же зал Матери огибает открывшаяся река, а на ее берегах, расходясь лучами, рассыпало дома.

Мы не строим храмы, как имперцы, чтобы поклониться той, что пришла в тишину, заменившую нам все молитвы. Мы не строим святилища, как южные дети Мортис. Мы остаемся магами смерти, наши города расползлись от края до края снегов, оплетая каждый подземный очаг, но даже дети расскажут, что и почему скрыто в столице севера, в Арен Лауд.

То, что давало нам жизнь последние века.

Когда-то давно мы знали одну Мать. Сейчас их три в одном огненном лике.

Наши края не стали плодородными и цветущими, а наши лица, стоит выйти за высокие городские стены, все так же жжет порывистый ледяной ветер. Мы могли бы перейти горы и войти в империю, сметая все на своем пути, обращая в тлен и прах города и людей, и сталь севера разрывала бы южное золото, словно бумагу. За нами пойдут остальные, от бальзамировщиков Аркс до давно расставшихся с хрупкой плотью личей Ночера. Но мы остаемся на севере, отделенные от благодатной земли горным хребтом — и памятью. Мы не давали клятв верности, но каждую ночь, глядя на пляску негасимого пламени в очаге, повторяем их слова.

Мать огонь, прими дары из рук твоих детей...



***

* Подразумевается Смерть, называемая некромантами Матерью всего сущего.
«Первый некромант» — основатель одного из южных городов, ставшего более чем на пятьсот лет центром запрещенных наук. Сам Первый обладал полумифической силой природного некроманта, не нуждающегося для колдовства в ритуалах, заклинаниях и зельях.

@темы: ориджинал

---

Госпожа Лето

Богиня шла по улицам, и вокруг нее пело лето. Воздух, тяжелый от полуденного зноя и зловония нечищеных стоков, снова наполнялся ароматами цветов, а кроны редких деревьев робко вздрагивали под вернувшимся в город ветром. Тигерд, опаленный солнцем, брошенный королем на время охоты, вторую неделю страдающий без дождя, оживал на краткие минуты ее прогулки.

Одежда богини, тонкая, прозрачная, состоящая из множества слоев, тянулась по пыльным камням и земле, лишь изредка открывая босые ноги. В длинных черных волосах, причудливо переплетенных с живым вьюнком, колко блестели черные же жемчужины.

На нее смотрели дети, а она улыбалась им, остановившись даже у одного из домов. На крыльце сидела девочка, черноволосая и зеленоглазая, как и сама богиня.

В маленькие ладони упала двузубая шпилька, увенчанная перламутрово-черной искрой. Перед девочкой сидело, утопив бесценное платье в пыли, нечеловеческое создание, прекрасное, как природа в момент цветения.

— Шир! — Девочку дернули в дверной проем красные от каждодневного труда руки. Ирна, одна из прачек мадам Мален, смотрела сверху вниз на женщину в платье аристократки, на жемчуг в руке дочери, и не находила слов.

У нее тоже была гордость. Много гордости, недаром она была женой королевского гвардейца до того, как он вышвырнул ее и дочь, подыскав партию получше. Тогда она не стала поднимать крик, как советовали ей соседки — а после жалела, оказавшись в грязном маленьком домике, вынужденная обжигать руки кипятком и разъедая щелоком. А теперь в руки ее малютки Шир сует драгоценность какая-то...

Далее...

— Благодарю, госпожа, — через силу выдавила она, не отрывая больше взгляда от бело-голубого подола платья и прилипших к нему комков грязи. Красные пальцы сжали кулачок дочери, накрывая блестящую шпильку и пряча от взглядов других бедняков. — Это честь для нас.

Богиня улыбнулась, поднимаясь с колена, хотела было погладить ребенка по щеке, но не дотянулась: мать дернула Шир на себя. Она держала девочку до тех пор, пока "госпожа Лето" не свернула за угол — кусая губы и сдерживая слезы от невозможности воткнуть проклятое украшение чертовой ведьме в затылок.

Его даже выбросить нельзя: аделард оставался самым дорогим металлом у столичных ювелиров вот уже четвертый десяток лет, а за одну черную жемчужину можно купить за городом землю, домик и пару коров.

Ирна разжала руки и забрала шпильку у испуганной и удивленной дочери, поспешно закрывая дверь. Воздух снова наполняло зловоние, и почему-то сейчас оно резало нос больше обычного.

Ничего. Недолго им осталось ютиться в этом крысятнике.

Ирна еще раз поглядела на подарок. Похоже, будет правильным помолиться за жизнь шлюшки Рессы.

***


О том, как живут столичные проститутки, знали даже дети. Скромные платья шлюхи прятали под подушки, надеясь когда-нибудь выбраться из этого дела и честно выйти замуж, а на выход надевали самые пестрые и яркие наряды, что могли достать. Этим они подражали аристократии, заезжим купцам и элитным куртизанкам, живущим на содержании у своих господ. Каждая из уличных девок надеялась, что ее заберут в богатый дом, и тогда уж она не будет знать ни в чем нужды.

Маленькими стайками они собирались на улицах, через которые проезжали во дворец вельможи, и улыбались каждому, кто выглядел состоятельным. Чаще их снимали люди попроще, небогатые чиновники и лавочники, иногда — скопивший немного деньжат вор. В такие дни из комнатки, занимаемой шлюхой, доносились всхлипы и приглушенная ругань, а к следующему вечеру женщина снова уходила на дорогу или в кабак, присыпав синяки мукой.

Обычно они умирали, не дотянув до тридцати, от ножа пьяного любовника, побоев или при родах, а особо строптивые — от дурмана или руки хозяина. Почти каждая не отличалась здоровьем, с десяток на всю столицу обучились грамоте, считанные единицы (из тех, что пришли продаваться в возрасте от двенадцати и старше) умели постоять за себя. Это устраивало всех, кроме самих шлюх, но многие не видели в таком положении большой беды — другой жизни они и не знали.

Церковь чтила святость брака только на словах, первая восставая против попыток ограничить деятельность проституток. "Грешные" деньги регулярно поступали в казну от борделей и уличных королев, уходя на обеспечение городской и дворцовой стражи, и это не считая живых подарков для командиров каждой смены.

О проститутках проявляли своеобразную заботу. Избившего уличную девку ждал штраф, убившего — десять плетей. Каждая платила налог, идущий на обеспечение ее же безопасности, и даже получала отсрочку, будь на то необходимость. Проститутка могла отказать желающему ее купить, и ее за это не наказывали. За исключением того, что обязанность платить налог с нее не снималась даже в месяцы, когда клиентов и вовсе не было.

Накапливающиеся долги, ненавидящие взгляды "обманутых" жен, наркотики, "работа за защиту", невозможность доказать произошедшее насилие и мизерные шансы заняться любой другой деятельностью — то, о чем не говорила ни одна проститутка. Никому не нужны потоки жалоб, когда хочется просто спустить штаны. Поэтому первым правилом, которое заучивала каждая новенькая шлюха, было "всегда улыбайся".

Всегда. Всем. На любые слова. Недовольных потаскушек частенько находили на помойках и в сточных канавах с перерезанными глотками.

***


Рессу торговцу людьми продала мать в возрасте четырех лет. Красивый, но искалеченный ребенок не давал возможности отправить ее работать в поле или выдать за того, кто обеспечит родне жены достойную старость.

За девочку заплатили четыре золотых и семь серебрушек сверх того: торговец расщедрился, разглядев ее правую ногу, гнущуюся в обе стороны. Бордель его хозяина поставлял благородным господам самых причудливых шлюх. Особым спросом пользовались одноногие и немые, а чудное зеленоглазое создание обещало принести немалый доход.

Торговец не ошибся, и девчонка выросла идеальным товаром. В соответствии с нормами воспитания ее учили только умению ублажать мужчин и женщин, красиво говорить и читать — в виде исключения, когда стало понятно, что Ресса популярна у богачей и аристократии. Скучные шлюхи не пользовались спросом.

К семнадцати годам Рессу дважды приглашали прислуживать во дворцах королевских приближенных. Высокая хромая девочка с кроткой улыбкой ангела нравилась всем: она знала свое место, ничему не противилась и всегда улыбалась.

Через год ее ради смеха выкупил барон Коум, и с тех пор черноволосую "богиню" перекидывали от одного благородного любовника к другому, проигрывали в кости, отдавали в уплату долга. Несколько недель она приходила к самому королю, но тот, осознавая, что ему не по чину приближать простолюдинку, отослал ее прочь.

Судьба женщины, медленно расстающейся со своей весной, не обученной даже шить и стирать, могла бы стать незавидной. Возвращение в бордель и редкие, но от того еще более болезненные побои завершили бы ее жизнь до роковой тридцатилетней отметки.

И все же боги оказались милосердны — покровитель не забыл любовницу и в виде поощрения пригласил на бал, где ее "заметил" герцог Дейн.

С той поры прошло неполных семь лет. Блез уже был немолод, а за это время Ресса смогла увидеть, как окончательно поседели его волосы и короткая бородка. Джеан, ровесница своего мужа, не увидела в молодой любовнице конкурентку и оставалась добра к ней даже после двух выкидышей Рессы, самым красноречивым образом доказавшим ее статус в хозяйском доме.

Она называла ее "госпожа Лето" за любовь к цветам и сладостям. Ресса, в свою очередь, понимала, что еще лет через десять-двенадцать, подбираясь к порогу пятидесятилетия, она получит новое прозвище, а с сединой появится еще одно.

Все правила хорошего тона были против того, чтобы бывшая проститутка жила в доме своего господина и ела с ним за одним столом. Герцог Дейн, близкий друг короля, имел полное право забыть обо всех правилах. Будь его жена против, он бы держал, как и все, свою красавицу в городе, купив ей дом и подобрав прислугу, но Джеан любила поговорить с Рессой, угощая ее пирожными и наблюдая, как непривычная к вину женщина хмелеет после второго бокала вина и звонко смеется над ее шутками.

В доме герцога у Рессы началась спокойная жизнь. При желании она могла бы и вовсе не покидать его, но книги и нечастые беседы за ужином — слишком скучное времяпровождение. Несмотря на свежие цветы, каждое утро стоящие в вазах у кровати, Ресса тосковала по зелени парков.

Одна из таких прогулок закончилась для нее плохо. Герцог нашел свою собственность через долгую неделю и не пожалел ни денег, ни времени, чтобы выходить ее, а обидчика, провинциального дворянчика, отправить в подземелья департамента дознания и правопорядка. Мальчишка оттуда уже не вышел, а Ресса через четыре месяца родила мертвого младенца.

Лекарь и личная повитуха герцогини долго беседовали с Блезом Дейном, пока не убедили его, обозленного и упрямого, что любовница-нимфа от природы не способна выносить ребенка. Выбор между полным воздержанием или снадобьем, лишающим женщин способности к зачатию, мог спасти ей жизнь.

Герцог, всегда привязывавшийся к людям и вещам, выбрал второе. Эликсир, сокращающий жизнь на десять, а то и больше лет, стоящий огромных денег, позволит его гибкой, нежной красавице оставаться с ним еще очень долго.

Это лучше, чем смерть от кровотечения. Ресса еще поблагодарит его.

Он пытался научить любовницу владению кинжалом, но та оказалась совершенно никчемной ученицей. Ее выдрессировали безукоризненно, привив неконтролируемый страх к оружию, а слабые руки не могли толком ударить даже по щеке. Ресса была обречена остаться идеальной вещью: прекрасной, безропотной и не способной на малейшее сопротивление.

Она так и не перестала гулять, хоть и очень удивилась, что господин не приказал ей не покидать дом. До самой темноты она бродила в садах около реки, но больше никто не пытался причинить ей вред.

О том, что всюду за ней тайком следуют два солдата, выбранные из городской стражи, герцог ей так и не сказал.

***


Богиня шла по улицам, любуясь зажженными фонарями, соревнующимися в яркости света с похожими на маленькие солнца магическими шарами. Их отсветы плясали в переплетенных волосах, черном жемчуге и вышивке на многослойном платье. Босые ноги ныли от усталости и неровных камней, а слабое правое колено норовило подогнуться прямо на мосту. Тяжело дыша, госпожа Лето подошла к перилам и наклонилась, поджимая ногу.

В темной воде плясали звезды и огни — золотые и белые. Из окон ее комнаты в герцогском дворце не было видно этой красоты.

Этим вечером в город пришла прохлада, немного разогнавшая загустевший зной. От острого и пряного запаха цветов шумело в висках, и если бы женщина умела, то бросилась бы танцевать, перетерпев и боль, и неудобство оплетающего ноги платья. Она бы пела, если бы умела. Она бы...

Мечтать — то, что Ресса себе почти не позволяла. Так можно домечтаться и до того, что ты совсем не шлюха, пользующаяся милостью господина и госпожи, и что мать не ненавидела тебя за уродство, и что не слышишь странные вещи, которые никто, кроме тебя, заметить не способен.

Нет. Домой. Сейчас же.

Уже перебравшись через мост и позволив стражам под руку проводить себя через парк до самых дверей, Ресса обернулась, пытаясь разглядеть бело-желтые огоньки, но их свет терялся за деревьями.

Ночью, после того, как служанки расплели ее волосы, смыли с тела пыль и пот и забинтовали колено, после недолгих любовных ласк, она лежала в своей постели, позволяя герцогу Дейну гладить себя по груди и рукам.

— Ты снова уходила в город. — Короткая бородка защекотала плечо, и Ресса покорно подставила шею. Сегодня ее хозяин был слишком бодр, и это пугало. — Чего тебе не хватает?

— Я видела девочку, — отозвалась Ресса, и герцог не сдержал усталого вздоха. — Дочь прачки. И других детей.

Она любила говорить о детях, и их самих, кажется, боготворила. Если бы наследники Блеза были хотя бы подростками, он позволил бы Рессе возиться с ними. Купить младенца у нищенки и подарить любовнице? Тогда она точно сойдет с ума, и чтобы оторвать ее от колыбели, придется применять силу. Нет, эта ее страсть не доведет до добра...

— А еще я видела фонари в отражении озера, — прибавила женщина тем же тоном, поворачиваясь набок и подставляя под поцелуи грудь. Пальцы гладили изрезанное морщинами лицо почти с нежностью. — Видела звезды, брошенную лодку и выводок спящих щенков.

Она охнула, едва успев закончить фразу, когда герцог перевернул ее на живот и навалился сверху, зарываясь лицом в распущенные волосы. Ресса подавила приступ дрожи и схватилась за резное изголовье. Ей можно было не бояться кричать, но она старалась стонать в подушку и плакать в нее же. Любви не хотелось, хоть герцог Дейн и был ласков с ней и заботлив, а возражать не полагалось.

На этот раз герцог поднялся сразу после того, как закончил. Погладив взмокшую спину любовницы, он принялся обтираться влажным полотенцем и не сразу расслышал заданный вопрос.

— Вы ведь не любите особняк Ла Силвио?

— Не люблю, — согласился мужчина, наливая себе вина, разглядывая заворочавшуюся на кровати Рессу и не понимая, как хоть кто-то может поднять руку на это чудо.

Ресса улыбнулась ему и села, с болезненной осторожностью разводя ноги пошире.

— Подарите мне его, — попросила она, с преданностью заглядывая в белеющее в темноте лицо. — Там меня никто не обидит, там лес, ручьи... там никто не будет заставлять меня бояться.

Последний аргумент оказался решающим. Его хрупкая, беззащитная Ресса пугается всякого, кроме своего господина. И не напрасно.

— Я буду приезжать к тебе, — пообещал герцог, с некоторым изумлением понимая, что поспешил уходить. Мысли о том, что никто, кроме него, не обладает этой летней богиней, заставили низ живота приятно потяжелеть. — Обещаю, Ресса.

Женщина со страхом смотрела на приближающегося господина, но губы ее улыбались. Как и всегда.

@темы: женщина, ориджинал

---

Пустота под ногами. Падение

Она не любила убирать волосы в прически и каким-то невероятным образом сумела вытащить его в клуб. Еще ей еще не исполнилось двадцать, она то и дело нюхала порошок и слезно молила не говорить об этом отцу.

То, как она стянула с себя и без того легкомысленную майку с кроликами, стоило выбраться из душного зала в закрытую зону, выходило за все рамки приличий. Она не замечала, что ему почти все равно.

Он не возражал и когда она закрыла дверь, отсекая большую часть звуков, и когда нацепила наушники, принимаясь извиваться в в небольшом пространстве между столом и стеной. Обычно ему приходилось терпеть от любимой дочки босса и не такое. К счастью, девчонке хватало ума не делать глупостей при телохранителях. Слишком очевидных глупостей.

Все было бы проще, не будь она так на нем зациклена. И ей, с самодовольным папашей и испоганенным дурью нравом, не стоило говорить "нет". Оставалось только расслабиться и получать удовольствие, насколько это возможно при совершенно иных вкусах к женщинам и развлечениям.

Она танцевала, молодая, гибкая, изредка поглядывающая на него из-под густо накрашенных век, а он рассеянно улыбался, болтая ногой в такт слабо доносящейся из зала музыке, думая о том, что его случай не совсем пропащий. Женщине на его месте было бы сложнее. И наверняка противнее.

Когда девчонка, накрутившись вдоволь и сдвинув один наушник, подошла к нему нетвердой пританцовывающей походкой, он привычно усадил ее на колени. Вовремя поймав руки, потянувшиеся к завязкам дикой маечки, едва прикрывающей грудь, собрал в горсть и притянул к губам.

— Ноэль, успокойся. Это не лучшее место.

Она только замотала головой, изворачиваясь и обнимая его за шею. Дышать приходилось сквозь надушенные, слишком густые рыжие волосы, не имея возможности отстраниться, не разозлив нервную соплячку.

Первый нормальный вдох он сделал только после того, как Ноэль ссутулилась, пытаясь вслепую расстегнуть ремень на его штанах.

— Улыбнись, — велела она, сама растянув губы и выгибая спину, пытаясь кокетливо вертеть плечами. Светлая кожа в неярком свете вспыхивала искрами блесток и пота. — Ты всегда такой серьезный. О чем ты думаешь?

— Об иллюзиях, — честно ответил он, придерживая ее за бедра. Обтянувшие их скрипуче-шелестящие шорты задрались, когда девчонка снова начала покачиваться в такт доносящейся из наушников музыке.

Она заулыбалась шире, когда чужие пальцы нырнули за край шорт, и тут же разочарованно дернула губами: коллега ее отца всего-навсего выключил плеер.

— Ноэль, — повторил он, — ты ведь задумываешься иногда, насколько зыбко наше положение?

— Ты что, боишься, что отец все узнает?

— Честно? Нет.

Усевшись удобнее и кое-как заведя за спину мужчины ноги, девчонка вздохнула и уложила голову ему на грудь. Где-то в сумочке лежала еще одна доза, но лезть за ней пока еще было лень.

— Это потому, что я для тебя — все? — не совсем твердо спросила она, касаясь носом шеи повыше горловины футболки. Запах мужского парфюма почти не ощущался. — Потому что куда ты, туда и я?

Ее погладили по мокрой спине.

— Конечно. Но я говорю не совсем об этом. Задумывалась ли ты, что завтра все, что у тебя есть, пропадет? Будет отобрано или разрушено? Или что ты посмотришь вокруг, но увидишь вместо привычного просто... пустоту?

Ноэль только вздохнула, поднимая на него глаза. Обвела взглядом слишком жесткую складку губ, морщины на лбу и у глаз. Заправила за ухо рано поседевшие волосы. Шепнула: "Придержи меня", и почти опрокинулась назад, не разжимая ног.

Пальцы нашарили на полу ремешок сумочки раньше, чем шум в висках стал болезненным.

Счастливо кривя губы и подставляя тело под поднимающие его руки, Ноэль зашарила по карманам. Заветный пакетик оставался там же, куда она его и положила.

Протянув его, она почти велела:

— Держи. Тебе нужно расслабиться.

— Ты как...

— Сраная птица в сраны ивах. — Блестя глазами, девушка взяла его лицо в свои ладони. — Господи боже, тебе не надоела вся эта чушь? Я и эта твоя... идеология просто несовместимы! Мы разные! Мы не стыкуемся, ты понимаешь? Забейся этим, — отняла она одну ладонь от лица и жестом фокусницы встряхнула снова появившимся в пальцах пакетиком. — Промаринуй себя в этом кайфе и пошли бредни нахрен, слышишь меня? Обнимай меня, трахай и молчи. А после, — заулыбалась она почти восторженно, зубами открыв тонкий пластик, — исполни мое самое заветное желание.



***


"Удивительные бывают повороты. Не всегда хорошие, но как минимум неожиданные. Если бы я знала раньше, что из растревоженного города можно выбраться без помощи вертолета и пары танков, то задумалась бы над предложением "Графа" Бланко. Возможно, в этом случае мне бы не пришлось ни бежать, ни думать о том, на какие деньги отремонтировать отцу кухню. Интересно, сколько стоит моя совесть?

М-да... Шутка, от которой даже я не улыбаюсь. Кажется, меня уже ничто и никогда не сможет рассмешить. Впрочем... впрочем, когда я найду убийцу Габриэля, а Энид и моя родня будут в безопасности и вне подозрений, я обещаю себе посмеяться над всем этим дерьмом. Но до этого нужно не попасться самой.

Черт. Не знаю, что буду делать, если столкнусь с кем-то из окружного управления. Надеюсь, они не будут стрелять на поражение.

Пока мне остается только одно: собирать всю доступную информацию. Отчеты экспертов, работавших с телом Габриэля, в какой лаборатории проводились исследования, кто их проводил. Результаты внутреннего расследования (и то, каких собак на меня повесили). Боюсь, мне нужно готовиться к худшему.

Не стоило бежать. Хотя если бы я осталась, то сейчас отдыхала бы за решеткой в участке или даже окружной тюрьме. Наверное, все же в тюрьме: куда еще сунуть такое чудовище?

Сейчас мне остается только искать человека, способного мне помочь. Из всех кандидатов наиболее терпимым вариантом кажется старуха Макалистер. Говорят, она все же ушла из полиции и стала еще большей ведьмой, но выбирать не приходится: другим до меня нет дела, а она может помочь по старой памяти. А может и не помочь.

Мне не хватает Габриэля. Нет, я не могу подобрать слов. С ним было непросто, но без него намного хуже. Я сейчас была бы рада даже его псевдофилософским монологам в никуда. Он — человек-привычка, или (Далее несколько зачеркнутых строчек.)

Я как чертова птица в чертовых ивах.


двадцать восьмое августа. Коулман."

***


Адриана убрала блокнот и проверила, отключен ли мобильный телефон. Поднялась, выходя из-за столика. Незнакомый город завораживал ее новизной и свежими красками, незнакомыми лицами и мягким теплым климатом, не таким убийственно-жарким, как дома, и вместе с этим более предсказуемым. Здесь почти не бывало внезапных ливней, а если что-то и капало, то будто бы для того, чтобы отмыть деревья и кустарники от пыли.

Конечно, осенью все изменится. Ждать всего-то три дня.

Оставив на столе деньги и уже не оборачиваясь на официантку, женщина вышла из кафе и как можно более неторопливо принялась отстегивать велосипед. Она хорошо знала, как легко привлечь ненужное внимание суетой и ненатуральными действиями — сама столько раз обеспечивала безопасность общественных мероприятий и сидела в засадах, что могла бы читать лекции. Сейчас, вспоминая все это, странно примерять на себя совершенно противоположную роль.

Убедившись, что все на месте, и подтянув лямки рюкзака, лейтенант Коулман покатила по чистой, сияющей после дождя улице.

***


Она не сразу нашла нужный адрес. На город опускались сумерки, когда женщина "припарковала" велосипед, выбрав место почти у самого края клумбы.

Перед ней растянулся вверх и в стороны старый дом, тяжелый, весь в россыпи освещенных окон и в гуле голосов. Опираясь на велосипед, Адриана прикрыла глаза, пытаясь расслышать отдельные разговоры, не сумела и только тяжело вздохнула. Нет, если она хочет получить помощь, то должна идти немедленно.

В подъезде пахло газетами и сладковатым теплом прогретого за день воздуха, немного тальком и почему-то жвачкой. Путь до третьего этажа не омрачился ничем, кроме собственного страха. Предчувствие твердило, что ее скрутят прямо на пороге, а звуки борьбы услышит каждый из живущих в ближайших квартирах.

Чистая площадка с кадкой апельсинового деревца и двумя дверьми ничем не отличалась от встреченных ранее. Разве что здесь было действительно чисто для конца рабочего дня. Вопреки негромкому шуму музыки, доносящейся из квартиры напротив, не было даже запаха курева. Или металлисты здесь ведут здоровый образ жизни, или их приучили веселиться исключительно пристойно.

Это, пожалуй, только больше пугало. Ну... немного больше.

Покачав головой и заставив себя сделать ровные вдох и выдох, Коулман подошла ближе к нужной двери и постучала, привычно, твердо и четко.

В первые секунды, когда ей все же открыли, женщина не смогла сдержать гримасу удивления. На пороге, бесстрашно и немного равнодушно распахнув дверь, стояла малопримечательная особа, рассеянно щурящая глаза в попытке разглядеть гостью.

— Да? Слушаю вас, — без лишних расшаркиваний произнесла хозяйка, нашаривая на груди цепочку очков и страдальчески морщась: пальцы слушались плохо и никак не могли ухватить тонкие звенья.

Адриана смотрела на нее... и ничего не могла ответить. Даже когда женщина повторила, она только открыла и закрыла рот, не находя сил произнести хотя бы "здравствуйте".

Почти не изменилась. Поразительно, но за все эти годы она почти не изменилась, только волосы будто выцвели да что-то случилось с руками. И с глазами. Коулман помнила, как мисс Макалистер стреляла: легко, почти небрежно, только злорадно улыбаясь. Она утверждала, что ни на секунду не дрогнет, если придется направить оружие на живого человека.

В это время хозяйка квартиры все же справилась с неподатливой цепочкой и пристроила на носу очки. Моргнула, привыкая, взглянула снова...

Рука, нырнув за спину, выдернула пистолет из-под пиджака быстрее, чем Адриана сообразила, что творит. Толкнув стремительно закрывающуюся дверь и цепко ухватив женщину за руку, она влетела в квартиру. Ствол смотрел Макалистер в лицо.

***


Возраст едва ли повлиял на наблюдательность Эмили Макалистер: она узнала объявленную в федеральный розыск offizierin*, возможно, не с первого взгляда, но со второго точно. То, как она сопротивлялась, говорило только в ее пользу, и это обнадеживало куда больше, чем показная покладистость.

Коулман не сразу смогла убедить ее, что пришла из необходимости, а не ради каких-нибудь старых счетов. Для этого пришлось выпотрошить перед полной мрачной решимости Макалистер рюкзак, убрать оружие и поклясться всеми святыми.

Взгляд, которым одарили лейтенанта, не выражал ничего, кроме скепсиса.

Позже, неловко сидя с чашкой чая и отдав все бумаги, Коулман рассказывала свою паршивую историю с самого начала. Одновременно с этим она опасалась, что отставная полицейская плеснет ей в лицо кипятком и повяжет — уже не на пороге, а среди обшарпанной мебели на скрипучем паркете. Как можно всерьез слушать женщину, вломившуюся к тебе домой с пистолетом, о которой говорили в новостях? И все же ее слушали.

Макалистер молча приняла извинения и продолжала молчать все то время, что гостья объяснялась. Она то и дело опускала взгляд на исписанные листы, листала их искалеченными руками, и ожила только когда Коулман попросила ее о допуске к полицейским отчетам по своему делу. Отставив кружку с теплой водой, она уложила подбородок на подставленный кулак и спросила сухо:

— Почему я?

Адриана моргнула, сначала нахмурившись, а затем почти сразу растерянно приподнимая брови. Если бы ее спросили, будет ли она стрелять в случае отказа, смущение было бы не таким сильным.

— Вы не помните меня? — почти робко растянула она губы в улыбке. От слишком крепкой заварки защекотало в горле. — Лет четырнадцать назад, дело убийцы-хирурга, гастролировавшей по стране. Помните?

Заминка перед кивком была слишком ощутимой. Коулман стало стыдно: тогда зацепило все замешанные в этой истории стороны, но одно дело получить пулю, а другое — хоронить близкого человека. Жестоко об этом напоминать, но в голову просто не пришло ничего лучше.

— Она назвала себя Милосердием. — Голос Макалистер остался сухим и почти невыразительным. — Да, я помню.

— Я приезжала к брату, когда все закончилось. Вы сотрудничали.

— Эндрю Коулман, придурок-фэбээровец с черной девочкой-стажеркой.

— О, он про вас и не такое говорил...

— Он оправился после ранения? — без особого любопытства спросила Макалистер, снова опуская глаза к бумагам. Под потолком болталась не слишком мощная лампа, и приходилось щуриться, чтобы разглядеть текст.

Адриана пожала плечами.

— Да. Но он умер шесть лет назад. На этот раз ему попали в голову.

— Сочувствую. И сочувствую новой утрате. — Женщина не поглядела на нее, но гостье стало неуютно. — Я помогу. Не потому, что верю или боюсь. Мне хочется понять, что происходит. Поэтому оставайся, и я даю слово, что не сдам тебя чертовым олухам и не попытаюсь застрелить. Надеюсь, ты тоже не будешь делать глупостей.

***


Крепкие нервы пережившей и перестрелки, и погони, и захват заложников Коулман начинали сдавать. Ее пугала эта женщина, слишком безэмоциональная, с негнущимися запястьями и почти неподвижными пальцами, с цепким пустым взглядом. Она так легко восприняла вторжение вооруженной просительницы, будто привыкла к направленному в лоб оружию или разучилась бояться.

Прежде чем позвонить своей ассистентке, она потребовала записать все, что Коулман знала и об Эвансе, и о его смерти. Кажется, история ее позабавила.

— Мужчины, — покачала она головой, расхаживая по тесной гостиной. — Они даже умирают так, что портят этим жизнь окружающим.

Звонок, слишком конкретный и лаконичный, чтобы быть подозрительным, занял у нее пару минут. Ассистентка пообещала принести все документы к восьми утра следующего дня и заглянуть к окружному прокурору с просьбой о передаче дела.

После этого... Коулман почти ничего не говорила, уединившись за письменным столом, пока Макалистер то бродила по квартире, то любовалась улицей, начиная и обрывая ни к чему не обязывающие разговоры. Все вопросы были простыми и отвлеченными, но казалось, что offizierin, влюбленная в немецкий, плела из них какую-то свою сеть.

Возможно, во вред, но Коулман слишком устала, чтобы везде искать подвох.

Для себя она решила, что доверится этой пугающей, слишком многое видевшей женщине, и будь что будет. Если она действительно связана с прокуратурой, то смерть Эванса и ее арест не оставят без должного разбирательства.

А пока шутки на грани обидного, намеки на некомпетентность и наивность, откровенная насмешка над умением импровизировать и приглашение звонить, если получится разобраться с обвинениями в убийстве напарника, больше напоминали сюрреалистичный сон.

Ко сну дело и шло: Макалистер постелила ей на диване прямо в гостиной и ушла за письменный стол. Как она сама сказала, бессонница в такие безлунные ночи — ее проклятье.

Лежа под тонким покрывалом и упираясь носом в диванную спинку, Адриана раз за разом прокручивала в голове странную фразу, мимолетом брошенную хозяйкой квартиры: "Почему помогаю? Мне просто доставляет удовольствие видеть, как правильные и послушные девчушки лбом влетают в жестокую реальность и выпускают когти. Некоторые — впервые в жизни".

***


Небо еще не начало светлеть, а до обещанного времени подъема оставалось почти три часа, но спать не хотелось. Будь Адриана дома, то встала бы за парой бутербродов и кружкой чая и заснула снова, обнимая сытый живот. Но здесь не дом.

Вот уже третью неделю она далеко от дома, и к этому уже стоило привыкнуть.

Повернувшись на другой бок, женщина замерла, почти не веря глазам: Эмили Макалистер и не думала уходить спать, продолжая что-то записывать непослушными руками. На заворочавшуюся гостью она не посмотрела, только зевнула украдкой в ладонь.

— Миз** Коулман, часто вы стонете во сне? — Она отложила очередной исписанный лист и принялась за следующий, щедро расчерчивая на какую-то схему. — Я бы предложила тебе снотворное или водку, но вставать и так уже скоро.

— Отдельное спасибо, что не дали мне проснуться в участке, — со вздохом заметила Коулман, подтягивая колени к тихо забурчавшему животу. — Я бы на вашем месте...

— К счастью для нас всех, ты не на моем месте, лейтенант.

Молчание затянулось, и Макалистер, раздраженно фыркнув под нос, поднялась и ушла в кухню. Звонко в тишине щелкнула дверцей и загудела микроволновка.

К Коулман вернулись с двумя тарелками тостов и жареным сыром, а на то, как женщина накинулась на еду, смотрели с сестринским сочувствием.

— Теперь засыпай и не мешай мне думать, — уже не так сухо и безразлично велела бывшая полицейская, глядя, как Адриана облизывает пальцы. — Хотя бы не стони так жалобно.

Неловкая улыбка вместо ответа. Снова шуршание бумаги, убаюкивающая сытость и тепло, свист ранней пташки. Все бы хорошо, но...

— Просто я не понимаю. — Коулман больше не смотрела на Макалистер и таращилась в потолок. — Как? Этот вопрос сводит меня с ума.

Макалистер молчала, и лейтенант приняла это как приглашение к разговору. А говорить хотелось, мысли, как водится, наполняли голову в самый неподходящий момент.

— Это ведь нелогично. Я точно не гуляла по развалинам, чтобы трясти там волосами, не могла встретиться с Эвансом после его исчезновения и уж точно его не убивала.

— Если ты его на самом деле не убивала, — хмыкнули из угла. — Лунатизмом не страдаешь?

— Утром от меня бы несло бензином и гарью, и коллеги точно бы унюхали.

— Значит, потеряла часть прически на работе, — не без досады предположила Эмили, зевая до похрустывания челюсти. — Мало ли.

— Волосы в косу, косу держит заколка. Срезать тоже не могли, и дома тоже: ключи только у меня, дверь запирается еще и изнутри.

— Окно?

— Пятый этаж... и следов на земле никаких. Пол тоже чистый, подоконник тоже. Я думала об этом, думала, думала...

Ответ заставил ее приподняться на локтях и всмотреться в слабо освещенный угол напротив дивана. Скучающая, смотрящая на нее как на ребенка Макалистер рвано повертела карандаш и пожала плечами.

— Если тебя убеждают, что есть некий факт, но ты не находишь ему объяснения, проверь, действительно ли факт имеет место быть. Может, никто не тряс твою чудную голову, потому что не было улики. Может, и тело совсем не тело.

— Нет, — тихо отозвалась Коулман, ложась обратно и снова сворачиваясь в клубок. — Было тело, я сама видела. И экспертиза все показала.

От волнения заныло в затылке и висках. За последние недели боль часто навещала ее, но Адриана не злилась. Пусть болит, если это — достойная плата за понимание, насколько ее хозяйка беспросветная дура.



***


Она казалась совсем другой. Прошло совсем немного времени с их последней встречи, но он не мог сказать точно, что в ней изменилось. И дело заключалось даже не в коротко остриженных волосах и не в макияже — выйдя после ванны, она смыла с себя всю эту пакость, но осталась почти неузнаваемой. Возможно, будь он не в себе, то сказал бы, что изменилась ее душа.

Душа. Да уж.

Он не отрывал от нее взгляда, с улыбкой всматриваясь в знакомые жесты, движения, хмурую морщину, глубоко рассекшую переносицу, и не мог заставить себя что-то сделать. Хотелось плюнуть на все и подойти, даже просто чтобы проверить, пахнет ли ее рубашка жимолостью.

Нет, вряд ли. И она точно не обрадуется, увидев его. Может, попытается ударить или закричит. Не заплачет точно, плакать она не умеет.

Она...

Под боком хрипло замурлыкали, и он невольно вздрогнул, обернувшись. Снова эта кошка. Серая, с тонкими лапами и непомерно раздутым животом.

Он прикрыл глаза, снова улыбаясь, и сел, открыв боковой карман сумки. Весь свой поздний ужин — котлету и вареное яйцо — поделил с пушистой мамашкой почти поровну, жуя сам и глядя, как она жадно заглатывает кругляш желтка.

Дальше они лежали уже вместе.

В окне, теперь уже подсвеченном настольной лампой, бесконечно близком и столь же далеком, вырисовывались два женских силуэта. Тот, что выше, стоял у самого подоконника, говоря что-то и глядя вниз, на мельтешащие по дороге у дома машины. Другой, мягко-полноватый, вызывающий одними воспоминаниями бурю в груди, сидел в глубине комнаты за столом. Рука на толстой тетради, голова наклонилась слишком низко. К чертям жимолость, пусть просто сядет ровно и не портит глаза, ина...

А что иначе? Будто ей это может помочь.

Он видит ее так же четко, как и кошку, пригревшуюся под боком. Видел всклоченные волосы и прищур, предвещающий близорукость, но никак не мог решиться. Хотел, наверняка хотел, но просто не мог.

Сигарета, через полчаса, так же в кулак, еще одна. Кошка беспокойно заворочалась, но не ушла, только подвинулась ближе, когда он сел на прежнее место.

В какой-то момент ему начало казаться, что этот маленький зверек всему виной. Он был готов до того, как она повадилась тереться вокруг, точно был. Он помнит. Он уверен в этом. А теперь — тьфу... Ноги ватные, дрожат руки, в горле першит и голос наверняка осип.

Мурлыка, почти насильно поставленная на лапы, шарахнулась от него, попыталась подойти снова, но после резкого взмаха руки все же засеменила прочь, переваливаясь на каждом шагу.

Выдохнув, он снова наклонился — и оцепенел на несколько секунд. В оконном проеме, среди старомодных штор, стояла... о н а. Лохматая, в совершенно не идущей ей одежде и не идущим выражением лица. На нем не должно быть столько усталости. Даже раньше не было.

Ее взгляд на секунду столкнулся с его взглядом и сдвинулся, провожая громко взревевший, пронесшийся прямо по тротуару мотоцикл. Зацепился еще за какую-то мелочь, за другую. Знакомо приподнялась бровь, а рука мазнула по воздуху рядом со щекой, отыскивая обрезанные пряди.

Постояв еще несколько минут, женщина, зябко передернувшись, отошла от окна. Выключилась лампа.

А он так и сидел, как последний дурак, не понимая — и не пытаясь понять — что шанс упущен.

***


В грязный переулок он вышел за час до рассвета. Одну руку оттягивала сумка с винтовкой, другую, значительно меньше, кошка. Зверек, жалкий и голодный, вернулся к нему, когда он курил сигарету за сигаретой.

Он знал, что делает последнюю на сегодня глупость, поэтому без особых колебаний соорудил для нее мешок из своей куртки. Измученная кошка мигом свернулась в тепле и почти не возражала, когда ее понесли.

Кошка, минус треть пачки со ставшим слишком дорогим куревом и обманутые надежды.

Похоже, ему придется извиниться перед Ноэль за отсутствие обещанного подарка.


________________________
Примечания:

*Offizierin — женщина, занимающая офицерскую должность. Аналог "офицерки" в немецком языке.
**Миз — нейтральное обращение к женщине, не ориентированное на ее семейное положение.
ficbook.net/readfic/3260489/8843242#part_conten...

@темы: личное-неприличное, ориджинал, ань

---

Пустота под ногами

Конкурсная работа в Подполье по цитате:
"Плакучие ивы, склонив зеленые кроны к самой земле, застыли в глубокой задумчивости. Лишь иногда на их слабые ветви садились какие-то птахи, но, не отыскав надежной опоры, тут же улетали."

Философия не претендует на какой-то особый уровень интеллектуальности. Более того, я не буду утверждать, что даже сам автор письма относился к ней серьезно.
ficbook.net/readfic/3260489
___________________________________


Странный день для середины июля. С самого вечера небо затянуло тучами, а к утру, наконец, загрохотало под завывания ветра и скрипы гнущихся деревьев. Удивительно, как погода порой попадает под настроение.

На столе Адрианы Коулман лежало личное дело, полуприкрытое газетой и позавчерашним отчетом новичка из патрульных. Но отчет давно был прочитан, газета исчиркана ручкой, а до личного дела так и не дошли руки. Да и так ли нужно его читать, а?

Лейтенант сгорбилась, укладывая лоб на сложенные руки. Руки дрожали, лоб тяжелел с каждой минутой.

Странный день. Синоптики снова наврали, пообещав аномальную жару, а ливень идет уже шестой час. И Эванс не вернулся.

Кое-кто говорил, что лейтенант Эванс мог рвануть через границу, заработав достаточно на не слишком законных делах. Действительно, если полицейский работает с наркоторговцами, то что помешает ему не портить себе жизнь и собрать небольшую сумму на старость?

Коулман смотрела на таких трепачей с плохо контролируемой злостью. Когда могла — спрашивала, думают ли то же самое о ней. Чаще отвечали улыбками и просьбами не обижаться. Иногда молчали.

Эванс и Коулман. Неразлучная парочка на протяжении последних шести лет, не то что бы образцовая, но твердо стоящая на ногах. Дополняющая друг друга. Эванс — яркий и обаятельный, Коулман — критичная и внимательная. Там, где не хватало гибкости Адрианы, улыбался людям — подозреваемым, преступникам и представителям СМИ — Габриэль. Где Габриэль слишком увлекался и начинал строить фантастические планы, Адриана отрезвляла горячие головы.

Им было хорошо вместе даже вне работы. И вот теперь...

Листая вновь и вновь отчет патрульного, Коулман думала, что в ближайшие дни начнется внутреннее расследование. Придется отвечать на неприятные вопросы, включая любимое "что вы делали вечером во вторник".

Что-что... Ждала напарника, завив волосы и выбрав самые красивые туфли. Не дождалась, ушла домой и только через два дня узнала о его исчезновении.

Если Габриэль вернется, то точно убьет ее за такие откровения.

***


Ливень начал затихать к вечеру. Коллеги ругались, расходясь по домам, а Коулман глубоко и жадно вдыхала влажный воздух. Ее подруга любила цитировать забавные фразы, больше подходящие романтичному подростку или вульгарной взрослой, и про дождь там тоже что-то такое было. Дождь и слезы.

Плакать не хотелось. Хотелось выть. Но строгим офицерам полиции выть не положено без повода вроде оторванной руки или убитого на глазах напарника. Люди не поймут.

Ткань зонта мерно гудела под барабанной дробью капель. Июль, а слишком холодно для рубашки и слишком мокро для легких сандалий. Когда нога угодила в лужу, на проверку оказавшуюся глубже высоты подошвы, Адриана рассмеялась, наклоняя и сворачивая зонтик. Холодные струи без промедления прибили волосы к голове, окрашивая их в грязно-бурый. Промокла рубашка, брюки до колена — да и то только потому, что ниже они промокли еще раньше.

"Заболею," — думала со смехом Коулман, трясясь и щелкая зубами, но больше не останавливаясь.

Она прошла мимо остановки, глядя в противоположную подъезжающему автобусу сторону. От поднявшегося ветра свело челюсти.

"Может, тогда не придется разговаривать с представителями прокуратуры и отдела внутренних расследований. Может... Габриэль вернется."

Выйдя на ровную длинную аллею, она запрокинула голову. Капли бились больно, задевая веки, и пришлось зажмуриться. Нога снова попала в лужу.

***


Лежать с температурой в сто три и двадцать восемь*, когда на улице плавится асфальт, мучительно втройне.

К обеду в графине закончилась вода, а доползти до кухни не осталось сил. Приключись такое на работе, то нашлись бы добрые люди, согласные позаботиться о лейтенанте, по глупости своей пытавшейся рыдать под дождем. Но — увы, Коулман жила одна. В свои тридцать семь она не имела ни мужа, ни детей, ни домашних животных, способных голодным лаем привлечь соседей.

Плохо...

Адриана пыталась добраться до телефона, чтобы позвонить Энид, но отключилась в нескольких метрах от стола, прямо на полу, свернувшись в комок. Так ей, во всяком случае, показалось.

Придя в себя уже ночью, лейтенант почувствовала, что жар немного отступил. Лежа в кровати и вслушиваясь в шелест веток за окном, в насвистывание какой-то ночной птички и щелканье часов, она куталась в покрывало и никак не могла понять, почему раньше так редко радовалась прохладному ветерку.

Когда первая волна блаженства схлынула, Коулман потянулась к придвинутой к кровати табуретке.

Графин был полон.

***


"...Плакучие ивы, склонив зеленые кроны к самой земле, застыли в глубокой задумчивости. Лишь иногда на их слабые ветви садились какие-то птахи, но, не отыскав надежной опоры, тут же улетали. Так и мы, не до конца понимая, к чему стремимся, позволяем себе вздохнуть спокойнее, завидев нечто знакомое и безопасное. Опускаемся, надеемся на передышку — и вспархиваем в бесконечную пустоту, ощущая лишь иллюзию под чуткими лапками. Я видел это множество раз, сидя на том же месте, где сейчас сидишь ты.

Коулман, приходилось ли тебе задумываться о том, что все, во что ты веришь и на что надеешься, на самом деле точно такая же иллюзия? Привычная нам жизнь — те же ивы, старые, пустившие крепкие корни глубоко в уже давно выпитую землю, но все еще с зеленеющей листвой на хрупких ветвях. Гибких, способных перепутаться и стать местом, где пристроится наивная пташка, но дающих лишь отсрочку... или нет, обманывающих покоем, чтобы однажды расплестись от порывистого ветра и сбросить доверчивую птицу вниз. А достанется ли она лисицам, змеям или твердым камням — велика ли разница?"

Адриана сидела на лавочке, разглядывая небо через большие линзы солнцезащитных очков. Зеленеющие деревья и ожившая после новых ливней трава пошли в буйный рост, на соседней полянке работала косилка, и сладко пахло срезанными соцветиями мелких крапчатых цветков. Что это за цветы, женщина не знала, но не могла отделаться от мыслей, что так пахнет смерть.

Человеческая смерть пахнет иначе. В основном гораздо противнее. А птичья...

Она проводила взглядом порхнувшую с ветки куста маленькую птичку. Пичужка, нырнув к земле, клюнула что-то едва различимое и взмыла вверх, но не на прежнее место, а к одной из ив. Задержалась на одной из ветвей, переступила, снова вспорхнула, забираясь повыше — и, наверное, все же улетела. Адриана уже не могла ее разглядеть.

Раньше в этой части парка стояли старые скамьи, вросшие в землю, неокрашенные и похожие на корни деревьев, пробившиеся на поверхность в причудливой форме и уходящие обратно вглубь. Раньше не было кустов и тенистых навесов для детских игр.

Новые лавки, уютная беседка на холме, выложенная дорожка вдоль неглубокого озера, скошенная трава — хорошие изменения. Приятные, удобные. Теперь можно сесть без страха испачкать брюки мхом и не опасаться наступить в птичье гнездо. Только ивы и холм остались теми же, и в сравнении с ними изменения представлялись Коулман незначительными и пустыми. Как если бы одна из ив окрасила некоторые ветки в белый. Среди прочих буйных косм никто этого и не заметит.

Захотелось рассмеяться, но, помня о прошлом опыте, лейтенант сдержалась. Наклонившись, она вытащила из сумки бутылку с водой и отпила. Слабость и жажда оставались, пока температура потихоньку ползла вниз, и Коулман на прогулки брала по две бутылки, чтобы не тратить силы на поиски питьевого фонтанчика. Чаще всего она выползала сюда, добираясь десять минут на трамвае и пять проходя пешком.

Холм старых ив ее успокаивал. Здесь она и Эванс часто сидели, слушая птичье пение и поедая домашние бутерброды. В тот злосчастный вторник она ждала его, перечитывая последнюю записку, оставленную им в присланной коробке с завтраком.

"...но, не отыскав надежной опоры..."

Ее разбирала жуть, когда пальцы снова и снова разворачивали сложенный втрое лист. Неаккуратные пятна масла растеклись в середине и на одном из углов. Наверное, знай она, что это последнее письмо Эванса, то обращалась бы с ним осторожнее. Или нет, скорее б расхохоталась при виде приписки "прости, мы не увидимся боле, моя любовь и верная соратница", не понимая, как можно быть таким болтуном.

"...не отыскав опоры..."

Спину и правую руку дернуло дрожью. Габриэль больше всего на свете любил... нет, любит потрепаться о высоком, когда не мается от желания увидеть очередного мерзавца за решеткой. Все свободное время он мог бы болтать и болтать о несправедливости и исторической жестокости общества, но никогда не переходил на такие приземленные темы. Намекал, изворачивался, но не задавал вопросов. И уж точно никогда сам на них не отвечал.

***


Вызов на старый завод давно стал нормой, о которой старались не упоминать во время приезда инспекции и рядом с представителями прессы. Последние и так знали о происходящем, но их излюбленным делом было устраивать истерию на такой благодатной почве, когда находился хоть малейший повод. Раньше к журналистам отправляли Эванса: тот умел аккуратно сливать нужную информацию и договариваться о совместной работе так, чтобы никто никому не мешал.

Сейчас отдуваться пришлось шефу.

Завод был тем местом, в котором всегда находились проблемы. Там зависали неблагополучные подростки, которым не нашлось место среди благополучных, тусующихся на кладбище. Там поселился бомж, отлавливающий бродячих кошек. Местные банды устраивали в цехах то бои без правил, то разборки, и после копам все равно приходилось возиться с трупами. Это чертовски неудобное для полиции место. Создавалось впечатление, что заброшенные постройки не сравняли с землей только потому, что властям нравится, когда большая часть беспорядков происходит в строго определенном месте.

На этот раз детишки нашли труп в старом офисном здании, где раньше сидело заводское управление. К приезду полиции остался один школьник, выбранный или по жребию, или еще как, но точно не добровольно: парень жался к стене, нервно докуривая дешевую сигаретку, и исподлобья глядел на приближающихся полицейских.

Коулман, морщась, помахала перед собой ладонью. В вечерней духоте никотиновая вонь вызывала особенно сильную тошноту.

— Рон Хорн? — щурясь, поинтересовалась женщина, невольно выскочив вперед коллег. Парень поглядел на нее, пробормотав "лейтенант", и дернул плечом. — Родители в курсе, где ты шатаешься?

Черт. Несовершеннолетний в деле с трупом. Лучше бы того бедолагу нашел бомж.

Маленькая процессия поднялась на четвертый этаж. Приходилось внимательно оглядывать не слишком-то и грязный, продуваемый всеми ветрами пол. Коулман, все еще пошатываясь и то и дело прикладываясь к воде, с тоской думала, что если детишки не затоптали все следы и не истыкали труп палкой, то это будет огромной удачей. Почти невероятной.

До места пришлось добираться вдвоем, оставив Рона на Хьюза. Тот и расспросит, и родителям позвонит, и присмотрит, чтобы пацан ничего себе не свернул.

Тело лежало рядом с полузаколоченным окном в нише. Копоть, легкий запах гари и прожарившейся синтетики. Элвин вытащил фотоаппарат, пока Коулман, присев на корточки, пыталась разглядеть на полу следы или какие-то мелкие улики. Но ничего. Или ветер выдул с пола все возможные волоски, обкусанные ногти и окурки, или дети унесли их на подошвах, или убийца оказался слишком осторожным. Впрочем...

Орудия убийства остались на месте. Оплавившаяся леска на шее, бутылка из-под минералки с резким бензиновым запахом — в соседней комнате. Ее выбросили, не заморачиваясь, уходя, но лейтенант не питала иллюзий. Уже сейчас она могла поспорить, что на ней нет никаких отпечатков.

***


Сон не шел. Рядом со стаканом воды стоял пузырек снотворного, но химия не выглядела удачным выбором. Просто так, без реальной причины.

Это не мог быть Эванс. Несмотря на предварительные анализы, на личные вещи и то, что осталось от значка и документов. Пока нет свидетелей и не проведена полная экспертиза, нельзя быть в этом уверенной.

Нельзя даже предполагать, что это может оказаться правдой.

Коулман сортировала вещи. Бессонница мучила ее последние два дня, и позади были разобранный книжный шкаф и три полки с подарками от родственников. Сейчас предстояло перелопатить комод с одеждой.

Она без жалости сваливала на пол то, что казалось старым или слишком потрепанным, когда зазвонил телефон. На другом конце провода оказался Хьюз.

— Все в порядке, Джер, — устало отозвалась женщина, прижимая трубку плечом и снова наклоняясь над ящиком с нижним бельем. — Я не сплю.

— Я не должен тебе звонить. Пришли кое-какие результаты.

— Это не Эванс? — быстро спросила Коулман, и ее собеседник замялся.

— Дело в том, что на теле нашлись кое-какие следы. Твои волосы, Адриана. Точно не свежие, Шамус проверял. Ты у в е р е н а, что не встречалась с Эвансом после его исчезновения?

Коулман положила трубку, пробормотав что-то согласное на сбивчивое "только не делай ничего, о чем можешь пожалеть, мы со всем разберемся, ты же знаешь, что это просто недоразумение и все будет нормально". Дышать стало тяжело из-за бешеной аритмии.

Взгляд скользнул по пузырьку со снотворным и остановился на спортивном рюкзаке. Не совсем то, но подойдет. Ногой придвинув сумку ближе, женщина начала запихивать в распахнутое отделение содержимое ящика с повседневной одеждой.

Мучительно хотелось лечь обратно в кровать и на этот раз заснуть, дождаться утра, вернуться на работу и ждать, что всему действительно найдутся объяснения.

За окном, в душной августовской жаре, шелестели деревья.

***


"...Однажды, я уверен, настанет конец всем иллюзиям. Мне хотелось бы обещать тебе, Коулман, что ты никогда не ощутишь под ногами расплетающиеся ивовые ветви и приближающуюся пустоту, но я не могу. Я только надеюсь, что ты будешь благоразумнее всех тех птиц, что до последнего вонзают когти в кору, не замечая, что уже падают.

Пусть я покажусь тебе занудой, страдающим от паранойи, беспросветным пессимистом или болтуном (ну признайся, ты это уже с десяток раз повторила), но будь настороже. Ты увидишь, что опоры нет, немного раньше остальных — просто потому, что не способна цепляться за фантазии и надежды вопреки разуму. Когда это произойдет, не бойся пользоваться крыльями. Даю слово, они крепче, чем ты представляешь.

С надеждой на скорое возвращение и всегда твой, Габриэль."

__________________________
*39.6 по Цельсию

@темы: личное-неприличное, ориджинал

---

Лили Янг

Предположительно ЭИИ

@темы: соционика, рисунок, ориджинал, персонажи

---

Принцип предопределенности, часть 1

Лесной дух, часть 1

1992 год, осень.
Австрия, Каринтия, где-то среди гор и лесов.
31. 10. 1992, суббота, раннее утро.

На часах еще не было шести утра, когда к единственной на всю округу заправке подъехал пикап невнятно-темного цвета, то ли мутный в полумгле, то ли просто грязный до невозможности. Водитель не отставал: в заляпанных военных сапогах и штанах, глухо застегнутой куртке, здоровенный, он сильно походил на духа собственной машины, решившего потребовать немедленно себя отмыть.
Пока же "дух" только потребовал залить полный бак машины и, зябко растирая ладони, зашел в магазинчик. Явно ради того, чтобы погреться. Люди с охотничьими ножами на поясе и зверскими красными глазами должны питаться исключительно свежепойманным зверьем.
Обычный, ничем не примечательный магазинчик на первый взгляд был пуст. Но лишь на первый.
- А я ей и говорю: если Рагнарок уже был, то где мой кусок йотуна? - пробасил мужской голос из-за полок, и еще несколько ответили ему характерным смехом слегка подвыпивших молодых мужчин. Странно, учитывая ранний час.
Не удержав усмешки, покупатель прошел немного дальше, взяв несколько пакетиков с солеными орешками.
- Йотунов не хватит на всех желающих, - с огромным удовольствием произнес он, не зная, слышали ли его шаги и не примут ли за одного из великанов. - Хотя, возможно, вам еще повезет найти пару-тройку ничейных. Доброе утро.
Знакомый с детства язык звучал музыкой для души. Две недели в лесах, без людей и общения даже на уровне простых приветствий делали мужчину добродушным и терпимым, должно быть, ко всему на свете.
Поддатые шутники оказались юнцами лет двадцати-двадцати пяти. Как в хорошем анекдоте про гиков, один из них был необъятно толст, другой непомерно худ, а третий носил очки, делавшие его похожим на только что выпрыгнувшую из аквариума рыбу. Вся троица воззрилась на здоровенного патлатого мужика с жадным интересом и долей опаски.
- Доброе, - ответил за всех Тощий и подозрительно прищурился. - Не, Рагнарока точно не было. А то бы Один по земле не шатался.
- Дебил, у него два глаза, - низкий голос, оказывается, принадлежал Очкарику.
- Ну тогда Тор, - не сдавался Тощий.
- Пей меньше! Он не рыжий! Начитался комиксов и теперь думаешь, что скандинавскую мифологию знаешь?
Хрипло рассмеявшись и закашлявшись в кулак, которого хватило бы, чтобы отправить каждого из мальчишек к столь интересующим их богам, светловолосый кивнул в сторону кассы.
- Спасибо, что хоть не валькирия. - Серо-голубые радужки в окружении красноватых белков выглядели немного пугающе, но при этом очень по-человечески. Как у страшно не выспавшегося клерка. - Кто из вас кассир? Или он уже отправился на охоту в Йотунхейм?
Толстый неопределенно махнул пухлой, как у младенца, рукой.
- Поссать в Гйоль он пошел. Уже минут десять этого старого пердуна ждем. Кстати, я Фаб, а эти двое, - он поочередно ткнул пальцем в Очкарика и Тощего, - Тоби и Элиас. А вы турист?
- Алан. А я похож на туриста? - с улыбкой спросил похожий на сошедшего с военного плаката арийца мужчина. Сложив пакетики с орешками на ближайшую полку, он поскреб густо обросший подбородок, обещающий в скором времени покрыться полноценной бородой, и выудил из кармана куртки... нет, не волшебный молот, чудесным образом уменьшившийся для удобства, а растянувшуюся резинку, принявшись собирать светлые космы в хвост.
- Похожи, - пристально оглядев нового знакомого с ног до головы, заключил Тоби. - Как только что с гор. Или из леса.

- Верно, - очень серьезно, уменьшив ради такого дела улыбку на пару зубов, согласился блондин, обматывая волосы резинкой так, чтобы ни одна прядка больше не лезла в глаза, - из леса. И если заметите йотуна - дайте знать. Здоровые, сволочи, но шустрые...
Вся троица рассмеялась в голос.
- Пива хочешь, охотник? - предложил Фаб. - У одного нашего друга предки свалили за бугор, весь дом наш. Мы уже почти все съели и выпили, но еще целый день впереди. Ну?
Назвавшийся Аланом призадумался. Задание выполнено, и немного отдохнуть было бы неплохо - это с одной стороны. С другой, эти ребята, в лучшем случае, младше его года на три, в худшем - на пять-семь, и, похоже, любят сказки немного не в том ключе, в каком любит он, и это просто смешно. А с третьей...
- Спасибо, но меня ждут в Клагенфурте. Так бы с радостью, - развел он руками. В животе забурчало, и мужчина, с тоской оглядевшись и сдернув с одной из полок несколько упаковок с полосками вяленой рыбы. Еще немного, и придется сожрать ее, не дожидаясь продавца.
От скуки по общению, не иначе, Алан спросил то, что мучило его с первой минуты знакомства с забавной троицей:
- Интересные у вас увлечения. Почему именно мифы, а не, скажем, что-нибудь посвежее?
Тощий Элиас фыркнул.
- Эти двое поехали по мифам в универе. Ты бы их слышал, когда они напьются - часами могут обсуждать значение какой-нибудь замшелой истории, а в конце концов еще и подерутся.
- Мы культурологи, - пояснил Фаб. - Закончили универ в этом году.
- Да ладно? - постарался удивляться Алан как можно сдержаннее, ощущая, как настойчиво подергиваются уголки губ. - Хотя где еще встретить коллег, как не здесь? - Он протянул ладонь ближайшему из парней. - Копенгагенский университет, выпуск восемьдесят седьмого.
Парни слегка опешили от такого заявления.
- Да ладно, - потрясенно выдохнул Тоби, пожимая его руку. - Венский университет, девяносто второй...
- Ну, чувак, - тяжело вздохнул полный Фаб. - Хорошо, что ты к нам не присоединишься. Всех девок увел бы.
- Щас-с-с! - возмутился Элиас. - Только тех, кого я не успел очаровать!
- Ну коне-е-ечно...

***

Вечер того же дня.

Набрав нехитрой еды и бритв взамен старых и обменявшись с коллегами-культурологами заверениями, что как только разживется великаньим мясцом, так сразу и заглянет, Алан отправился дальше, напиваясь холодным кофе и с удовольствием похрустывая фисташками. Жизнь потихоньку налаживалась, пока не зазвонил его телефон.
Куратор, встречающий его в Клагенфурте, срочно уехал в Вену, и встреча откладывалась на четыре с лишним дня, если все сложится удачно. Если же нет, то ждать придется неделю. Почему агенту не отправиться домой одному, никто объяснять не стал. Как и всегда. Потому-то Алан подумал и решил не ехать в город, а остановиться на пару дней в попавшейся по пути деревеньке. Леса, речушки - чудное место.
До шести часов вечера, с трудом выторговав комнату у скрючившейся от старости бабульки - ее сердце тронуло чистое произношение упрямого кандидата в постояльцы, - мужчина отсыпался, выстирав одежду и отмывшись сам. Он спал и дальше, если бы не шум на улице. "Эти пришельцы, роящиеся как мухи" оказались не плодом воображения старушки, а археологами и историками или кем-то вроде того, приехавшими по своим делам в этот тихий уголок Австрии.
Понимая, что дальше поспать не получится, Алан переоделся в чистое, причесался, как и положено правильному туристу, и отправился в местный бар посмотреть на пришельцев и местных, а заодно узнать, по какому поводу праздник.
Возникало ощущение, что весь город высыпал на улицы. Ну или уж точно вся молодежь: юноши и девушки, разряженные, как на разгульную вечеринку, шли, бежали или ехали на велосипедах за городскую черту, возбужденно переговариваясь. В баре тоже царило предпраздничное оживление, но старшее поколение явно относилось к происходившему куда спокойнее. Работяги, как обычно, выпивали после работы, бармен, как обычно, слушал чью-то задушевную историю, а чья-то крикливая жена пыталась увести мужа домой. Тоже наверняка как обычно.
Постояв недолго у двери и разглядывая зал, Алан вспомнил. Самайн, он же Хеллоуин, он же еще много чего. Только после глухого леса можно об этом забыть.
Покачивая головой, мужчина прошел к стойке, стараясь не наткнуться взглядом на скандалистку и ее домашнего алкоголика. Почему-то после такого начиналась или драка, или короткий роман и все равно драка.
Бармен, плечистый парень возраста Алана или чуть постарше, тут же подошел к нему, на ходу протирая стакан образцово чистым полотенцем.
- Добрый вечер. Что будете пить?
- Добрый. - Прикинув свои силы и содержимое кошелька, Алан ответил, чувствуя себя снобом: - Глинтвейн у вас есть?

- Специи закончились. Сегодня этот напиток чертовски популярен.
- Тогда водку и маковый кренделек. - Помедлив, он прибавил: - Если возможно, то бутылку с собой.
- Это вам в магазин, - хмыкнул парень, отработанным жестом наливая клиенту полную стопку. - Если молдежь еще все не выгребла. У нас обычно так бурно не отмечают, но в этом году группа активистов решила устроить праздник, как в древней Англии. Советую сходить, наверняка будет интересно.
- Но для этого мне нужно напиться, иначе испорчу им праздник. - Поставив локти на столешницу, Алан растер лицо и взялся за стакан, поглядывая на симпатичную женщину лет сорока, вошедшую в бар с довольно неприметной спутницей, по всей видимости дочерью. - Это же надо устроить такое на материке... Что за активисты?
- Студенты какие-то. Археологи вроде. - Бармен пододвинул Алану глубокую миску, наполненную сухарями, сушками, крендельками и прочей пригодной для разгрызания мелочью. - Сильно напиваться не советую, праздник за городом, а у нас тут местность болотистая. Решите погулять ночью - пару месяцев искать будем, и то если болота не замерзнут. Так что поаккуратнее с выпивкой.
- Спасибо за совет, - серьезно кивнул ему Алан и снова искоса поглядел на русоволосую и ее спутницу. Жаль, что такие одинокими бывают редко, жаль...
Закидывая в рот попеременно орешки и крендельки, выбирая самые пухлые, мужчина пытался вспомнить, взял ли с собой что-то, кроме ножа. Фонарик хотя бы или навигатор. Заблудиться на болотах - и все, прощайте положительные характеристики.
Болота Алана не любили так же, как и он их. Он даже подозревал, что у этих луж грязи есть какая-то особо сволочная сущность, потому что из всей группы, с которой он тренировался в марте этого же года, никто не был так жестоко искусан комарами и мошкарой. Хорошо еще, до змей поганая лужа не догадалась.
Допив водку и напоминая себе, что все это только для возвращения в мир живых из мира недоспавших (пусть и не веря в это довольно абсурдное объяснение), Алан нашарил в кармане куртки фляжку. Очень хотелось попросить налить прямо в нее, но робость и нежелание выглядеть алкоголической бестолочью победили. Поднявшись, мужчина расплатился и уточнил дорогу.
Бармен ответил весьма охотно и переключился на посетительниц. Те пару раз стрельнули глазками в сторону Алана и зашушукались, хихикая, но более активных действий не предприняли. Не то скромницы, не то...
Приставать к ним, проверяя предположение, Алан не стал. Во-первых, в таком поселении все друг друга точно знают и вступиться за дам наверняка не постесняются. Во-вторых, если они из этих археологов, то приехали точно не для того, чтобы таскать первых встречных в постель. А в-третьих... да даже если ни то и ни другое, то не по карману ему такие развлечения. С этой стороны и выпивка была лишняя. Вот-вот придется завтраки по лесам ловить, как настоящему медведю.
Со вздохом он вышел на свежий воздух, прислушиваясь к шуму.
Шаги, голоса, гул автомобилей. Откуда-то издалека доносился еле слышный звук флейты, такой легкий, что напоминал скорее дыхание, чем музыку. Прохладный ветер доносил запахи костра и леса. Идеальная ночь для Хеллоуина.
Рассеянно покручивая в пальцах стащенный ради неизвестно чего кренделек, Алан все же рискнул сначала заглянуть в магазин. Не за слишком дорогой для новичка-агента водкой, конечно, а за спичками и орешками.
Внутренне он тешил себя мечтами, что свежий коробок придется распечатать не для низменного потребления никотина, а ради помощи какой-нибудь даме-историку, чтобы зажечь хворост и спасти ее от ночного холода.

***

У прилавка он столкнулся с толстым парнем с заправки - Фабом. Парень с сосредоточенным видом пересчитывал деньги и хмуро поглядывал на корзину, полную алкоголя и мелкой закуски.
- Вечер становится все страньше и страньше, - прокомментировал Алан, для верности прищуриваясь и вглядываясь в лицо нового знакомца. Действительно, тот самый, и даже пухлые руки на месте. - Рад встрече, Фаб. А как же вечеринка?
Парень поднял на него взгляд и пару раз подслеповато моргнул.
- А, это ты! Привет-привет. Ты же вроде говорил, что собираешься в Клагенфурт?
Не удержавшись, Алан улыбнулся во весь свой оскал, ощущая некоторый подъем и бодрость, которых еще не было в баре. Перебирая в ладони два коробка, он пожал плечами и аккуратно, не до конца доверяя рукам, снял со стойки пакетик орехов.
- Вовремя позвонили и предупредили, что нужного мне человека там не будет несколько дней. Можно сказать, повезло. - Несмотря на многообещающий прищур, выглядел светловолосый весьма обаятельно. Особенно если учесть, что нож на этот раз он спрятал.
Фаб понимающе кивнул. Очередь двигалась медленно: по случаю праздника народу было больше обычного.
- А меня отправили докупить кое-что. Только сакэ я так и не нашел.
- Н-на кой дьявол вам сакэ? - уменьшилась улыбка здоровенного "туриста" на пару зубов. - Вы же вроде по Скандинавии?
- Не только по Скандинавии - некоторые еще и по Египту, Месопотамии, Шумеру. - Фаб пожал плечами. - Почти по всем древним культурам. Есть одна японочка, художница, писательница, приехала около месяца назад. Шикарная девка, но пиво называет козлиной мочой, а вина в принципе не пьет, вот и приходится ей искать нечто более привычное.
- И крепкое? Ну-ну, - невольно поежился Алан и даже огляделся, высматривая в очереди характерные азиатские черты. - И девушка одобряет такую заботу?
- Она уже троих наших подсадила, - с тоской ответил Фаб. - Та еще девка... Если согласишься присоединиться к нашей компании, я тебя с ней познакомлю.
- Можно, думаю, но лучше без знакомства. Так это вы устроили праздник?

- Можно и так сказать. Активисты у главного костра, мы свой отдельный разожгли, поближе к лесу и подальше от толпы.
- У вас скидываться принято, или получится отработать сбором хвороста? - немного оклемавшись после малоприятной новости о гостье с другого конца света, снова заулыбался Алан. Мельком поглядывая на расплачивающуюся у кассы девушку, он вдохнул, выдохнул...
Не бросится же на него эта японка, так? Скорее всего, ей до него дела не будет ни малейшего - в такой-то компании.
- А если задержусь, то могу рассказать, как самим сделать домашнее сакэ и не шататься по ночам в поисках, - наклонившись к парню, тихо-тихо прибавил он.
Фаб зыркнул на продавца.
- Это незаконно, но мы обсудим. Денег вроде уже хватает, так что добавлять не надо, но если выпивка закончится, ты в магазин пойдешь.
- Ну и пойду, - ухмыльнулся Алан, совершенно не беспокоясь, что законно, а что не имеет к этому отношения. От предков он унаследовал не только "рост великана", но и умение говорить "все ради науки" с совершенно непроницаемым лицом и без мук совести.
Наблюдая за продвижением очереди, мужчина размышлял о поворотах судьбы. Если бы он, как правильный служащий, поехал в город и ждал куратора на условленном месте, то вряд ли бы просрал лишние деньги, но зато не нашел новых знакомых...
Расплатившись, он глубоко вдохнул запах костра, принесенный сквозняком. Вроде и жаловаться глупо на отсутствие свежего воздуха, но каждый раз, оказываясь в таком тихом лесном местечке, казалось, что провел в городах всю жизнь и только сейчас вырвался из бетонных лабиринтов.
- Куда нам? - встряхнув головой и избавляясь от глупых мыслей, жизнерадостно - сам того от себя не ожидая - уточнил Алан.
Нагруженный пакетами Фаб кивнул в нужную сторону и повел нового знакомого по переплетению узких улочек к окраине. Как он и говорил, костерок новоиспеченных молодых специалистов горел поодаль от основного, ближе к лесу - тут и народу было поменьше, и музыка потише, и выпивки больше.
Первым делом, даже не специально, Алан обратил внимание на то, насколько соблюдена техника безопасности и не спалят ли детишки весь лес. Вторым, уже вполне намеренно - поискал взглядом всех, похожих на женщин или азиатов.
Женщин было много, чуть меньше, чем парней, а азиатов - всего двое, и те парни: один был одет в кимоно и маску они, другой - в белую футболку и джинсы. Да и вообще среди собравшихся вокруг костра молодых людей явно не было единого мнения в том, нужно надевать костюмы или нет, зато дискуссии по поводу этого шли очень жаркие.
У Алана не было на этот счет никаких сомнений: какой Самайн без костюма? Только вот если бы он о нем еще вспомнил.
Пообещав себе найти какую-нибудь маску или, в крайнем случае, обмазаться грязью, он немного задержал в груди воздух, прикрыв глаза, настроился на нужный лад и отправился знакомиться. Он отлично знал, что когда нужно, его рукопожатие становится аккуратным и мягким, а если постараться, то и намекающим на симпатию не хуже галантных поцелуев ручек.
Лица, имена - слишком много, чтобы запомнить всех за один раз. У костра было весело, как на любой студенческой вечеринке, только тут почти все были совершеннолетние. Высокий колоритный блондин тут же вызвал немалый интерес, одна девушка даже попыталась надеть на него жуткий веник - то есть венок - из дубовых веток и темно-зеленую простыню, по-видимому призванную исполнять роль плаща.
- Только не приноси в жертву, красавица, - со смехом согласился Алан, решив, пока никто из знакомых не видит, бросить самоконтроль и побыть молодым веселым раздолбаем.
Подставляя голову, он едва сдержал хохот, упорно представляя, как будет смотреться со стороны.
Судя по ответному смеху - забавно. Задрапировав нового знакомого как следует, девушка уперла руки в бока и скептически оглядела свое творение.
- Пойдет, - наконец, вынесла она вердикт. - Нельзя приходить на Самайн без костюма.
Благодарно улыбнувшись ей в ответ и протянув крупную ладонь, молодой мужчина пригласил ее потанцевать или - если девушка не против - показать окрестности и, может быть, рассказать что-нибудь о себе. Ведь самые лучшие слушатели - только что спасенные от алчных духов.
Поколебавшись, она согласилась. Девушку звали Барбара, образцовая немка - золотоволосая, голубоглазая и плоскогрудая. Она была чуть более пьяна, чем считалось приличным для дамы, но на ногах держалась твердо, хоть и беспрестанно улыбалась отстраненной улыбкой погруженного в свои мысли человека.

Алан тоже пребывал в задумчивости, но по вполне конкретным вопросам. Его немного беспокоило, вспомнит ли о нем эта милая девушка, когда протрезвеет, и согласится ли так же пройтись и познакомиться поближе. Тащить в постель пьяную девчонку было и нехорошо, и чревато неприятностями.
Когда шум голосов стал немного тише, он наклонился и спросил:
- Что-то не так? Или ты всегда такая задумчивая и молчаливая?
- Почти всегда, - улыбнулась чуть шире Барбара. - Но сейчас мне просто неловко. Вы эффектны, а я пьяна и не хочу произвести впечатление дуры или потаскухи.
- Боюсь представить, какое впечатление произвожу пьяный я, - тихо рассмеялся Алан и покачал головой, украдкой глядя на лицо девушки. - Во всем меня смущает только то, что я говорю "ты", а ты - "вы". Может быть, остановимся на чем-то одном? Что больше нравится?
Барбара бросила на него смущенный взгляд. Симпатичная - курносый нос, брови вразлет, на подбородке и щеках ямочки.
- Вот об этом я и говорю. Уже веду себя, как дура. Лучше на "ты".
- Если ты дура, то я тогда и вовсе полный болван - пристаю к девушке, набиваюсь в друзья, - благородно отнял у нее "пальму первенства" за придурковатость мужчина, чувствуя, с какой охотой расползаются в улыбке губы и как рука приобнимает Барбару за талию. Только за нее и ничего больше, но все равно в груди ощутимо потеплело.
Девушка не возражала. Даже сделала ответный жест - прижалась к Алану боком.
- Я не против. У вас... у тебя хороший немецкий, но я не узнаю акцент.
- Могу с разными говорить, - не упустил тот возможность продемонстрировать свои таланты, а заодно и закутал девушку краем "плаща". Стало гораздо теплее, а в мыслях мелькнуло, что было бы неплохо забраться под простыню с головой.
Ветер же.
- В детстве я часто бывал в Норвегии, но мой отец отсюда. Наверное, смесь получилась. Говорю по-немецки, а думаю на норвежском.
- Ух ты, - неподдельно восхитилась девушка. - Тоби говорил, что ты из Копенгагенского, значит, еще и в Дании жили? А где еще?
Приобняв ее покрепче, Алан неторопливо зашагал вокруг костра, не решаясь уходить вглубь леса и из-за деревьев наблюдая за веселящимися выпускниками. Слишком откровенничать не хотелось, но для простого разговора он не видел никаких препятствий. Негромко рассказывая о своих путешествиях, а иногда понижая голос и наклоняясь к уху Барбары, он с удивлением замечал, как внутри что-то хрустит и трескается все сильнее с каждой минутой.
Здорово быть беззаботным выпускником, веселящимся в компании подруг и друзей. Может, ну эту работу? Вокруг столько хорошего...
Он сменил направление, приближаясь к людям. Почему-то показалась подозрительной повисшая на несколько секунд тишина.
- Каору! - громко выкрикнул кто-то, и студенты почти синхронно заозирались по сторонам. Несколько человек побежали к большому костру, выкрикивая то же имя.

Разомлевшая от тепла и мужского внимания Барбара насторожилась.
- Они кого-то потеряли?
- Давай проверим, - тихо предложил Алан, осторожно перешагивая через толстый корень. Алкоголь выветривался медленнее, чем обычно, но голова уже не пыталась воспринимать окружающую действительность как нечто волшебное и восхитительное.
Барбара потянула его назад.
- А может ну их? Ее и без нас найдут, мы же пьяные.
- Я не так чтобы и пьяный, да и человек же пропал. - Вздохнув, мужчина осторожно коснулся губами ее волос и заглянул в глаза. Пышный венок съехал на ухо, что не прибавило герою серьезности. - Давай хотя бы узнаем, давно ли его видели. Или ее. Не разбираюсь в таких именах.
- Ее, - в голосе Барбары отчетливо проступила злоба. Вряд ли в трезвом состоянии она позволила бы себе такую вспышку. - Каору-Каору-Каору, чуть что - Каору то, Каору это. Ну ее. Пойдем еще погуляем.
- Японка? - очень понимающе уточнил Алан, приобняв девушку и снова целуя ее, только теперь в лоб. Шаги он неторопливо направил к лесу, но не так, чтобы перестать слышать переговоры бывших студентов. - Для которой искали рисовую бурду?
Барбара с угрюмым видом кивнула.
- Все по ней как с ума посходили. Золотой ребенок, папенькина дочка, ничего не делает, только мозги мужикам пудрит!
Девушка так распалилась от гнева, что не заметила, как прямо перед парочкой выскочил один из студентов.
- Вы не видели Каору?
- Вот видишь! - заорала Барбара, еще сильнее вцепившись в Алана. - Нет! Не видели! Наверняка она трахается с очередным украденным парнем!
- Тише, тише, - зашептал гость, - пусть себе трахается, чего цепляться за всяких болванов, которых стоит только поманить? Верно я говорю? - слегка встряхнул он разошедшуюся Барбару и быстро прижал к себе, глянув на парня поверх ее головы. Спросил почти одними губами: - Давно потеряли?
- Не знаю, - не обращая внимания на причитания Барбары, ответил парень. Он выглядел очень испуганным, как будто и сам потерялся. - Ее никто не видел уже часа три. Говорят, она хотела поискать фей, пойти в лес. Вы ее не видели?
- Не видели. Слушай... а, - выдохнул резко Алан, - не важно. Кто говорит про фей, тот должен был видеть, куда она пошла, и наверняка был последним, кто с ней встречался. Расспроси подробно. Может, еще есть шанс найти ее живой или хотя бы просто с переломанными ногами. Да, - произнес он тише, но так, чтобы слышала Барбара, - такая компания только для поиска и годится, а в городе народ не лучше. Помрет же дура.
- Тут везде болота, - голос парня задрожал. - Она пьяная, провалится в трясину - и конец.
- Сходи и поищи того человека - пусть скажет, куда она именно пошла, а заодно тащи фонарик и запасные батарейки. Давай, - шикнул Алан, - пока еще не поздно. Барбара, - наклонился он к девушке, - выбора нет. Если из-за нее утонут люди, никому лучше не станет, а бросать ее не собираются.
Барбара яростно сверкнула глазами и оттолкнула его.
- Ну и иди к черту! И ты, и она, и вы все, мать вашу! - Совершенно неженственно сплюнув, она круто развернулась и пошла к костру.
Вздох прозвучал слишком тяжело. Да, феноменальное везение...
- Идем, - хмуро бросил Алан парню и направился следом за Барбарой. - Чего стоять столбом.

@темы: ориджинал, совместное

---

Моя госпожа

ficbook.net/readfic/2415096
Автор: Mirandill
Фэндом: Ориджиналы
Пэйринг или персонажи: Маги, церковники

Рейтинг: NC-17
Жанры: Гет, Джен, Ангст, Фэнтези, Даркфик, Songfic, ER (Established Relationship)
Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие

Описание:
Приграничные территории, старый замок и имперские войска на другом берегу реки. Все, что есть у леди Эрвин: остатки магической силы и маленький отряд, чтобы продержаться до прихода помощи. Если помощь придет.
Вольный пересказ сюжета песни PepelSbey – Моя Госпожа


Старый замок Шад не был предназначен для удержания вражеских войск, но оставался единственной из доступных возможностей для маленького приграничного отряда задержать наступление. Имперские войска давно смели бы этот ком из полуосыпавшихся камней и земли, если бы не река - и не магия.
Леди Эрвин, "ангельская жемчужина", как называли имперцы таких, как она, людей с севера - светлокожих и беловолосых, появилась в Белом Городе около десяти лет назад, точнее скажут только летописцы и сборщики налогов. Зачем она покинула родину и отправилась так далеко на юг, не знал никто из ее приближенных, а лорды из совета Города не делились информацией с подчиненными и слугами. Осталось только принять как данность, что эта белая, пугливая, задыхающаяся от жары женщина нашла себе новый дом.
Она всегда была немного странной, как, должно быть, и положено аристократкам, но упрямо переламывала себя. Сначала - чтобы занять более-менее устойчивое положение среди равных, таких же колдуний и магов Дома Аркс. После - чтобы добиться места в совете.
Она заслужила его, иначе не была бы сейчас здесь, на "ничейных землях", принадлежащих по праву некромантам. Имперцы, впрочем, утверждали то же самое, но в свою пользу, только что-то не могли перейти чертову речушку, рассекшую долину Ида. Солдаты, выбираясь к берегу, поддразнивали праведников под бело-алыми знаменами, хотя и прекрасно понимали - ни чужим, ни своим лучше не соваться в проклятую северянкой воду.
Шад, продуваемый всеми ветрами, ждал. Ждал действий врага. Ждал подмоги от оставшегося далеко позади Белого Города. Гонцы, и живые, и мертвые, отправились туда без малого неделю назад. Не вернулся ни один. Не было знака. Ни единого намека.
Долгая, долгая ночь.

***

Юлиус прикрыл дверь, с трудом удерживая ее от хлопка. Сквозняки пробирались даже в глубину южной башни, наиболее уцелевшей за те столетия, что врастает в землю этот замок. От них не спасают даже ковры и меха - да и было бы их много, на войне-то... Магия и вовсе не приносила пользы, слишком специфической она была. В лучшем случае не происходило ровным счетом ничего. В худшем старилось дерево и крошились камни, не выдерживая мучительных прикосновений смерти. "Убить ветер", как предложил один из молодых колдунов, тоже не выходило, зато от крыс в старых развалинах не осталось и следа. Все к лучшему.
- Все к лучшему, - повторил вслух советник, медленно отходя от двери и до последнего не отпуская медную ручку. - Пусть мы пока еще этого не осознаем.
- Если вам так легче, мой лорд, - отозвались из темного угла у самого окна. Сегодня в комнате горело всего четыре свечи, расставленные между уцелевших книг на старых полках, а плохо прочищенный камин и не пытались зажечь.
Некромант нахмурился, по тону понимая, насколько дурное настроение овладело леди, но не ушел, а приблизился, накрепко сцепив пальцы.
- Леди Эрвин, они успеют. Они в пути, и вы это знаете.
- Кади сказала, что снова видела сон. Огонь, много огня, и все сжимается до этого пламени. - Сидящая на кровати женщина, простоволосая, в нижней рубашке и босая, не подняла головы, когда ее друг и любовник сел в кресло, собирая ее ладони в свою и накрывая другой. - На этот раз она видела тебя.
- Но не тебя?
- Она видела моими глазами. - Руки дернулись назад, собирая и комкая край тяжелого, по-деревенски цветастого одеяла, но не решаясь закутать продрогшее тело. - Чувствовала моей кожей. Она клянется, что там была я, - хрипло выдохнула леди и только ниже наклонила голову. Нечесаные светлые волосы на затылке свалялись в крупные узлы. - А теперь и ты. И ты знаешь...
- Что мы в чем-то ошиблись, - согласился Юлиус так спокойно, как только сумел. Внутри все словно перевернулось, а к горлу подкатил ком. Стараясь не моргать защипавшими от соли глазами, он наклонился и набросил одеяло на колени под голубой тканью сорочки.
Пророчества просто так не меняются. Никогда. Ни при каких условиях. И пусть он не верил этим ясновидцам и панике издерганной и уставшей возлюбленной, но сейчас ему стало страшно.
- Мы уедем, если станет слишком опасно, - твердо пообещал он и, не встречая сопротивления, снова взял одну руку Эрвин, разжимая сведенные пальцы. - Бояться нечего.
Некромантка только содрогнулась от беззвучного, тошнотворно-горького смешка. Она не строила иллюзий: стоит отдалиться от реки, и магия, оставшаяся без подпитки заклинательницей, рассеется. И боги, и сама Мортис знают, как тяжело удерживать под контролем целую реку!
А что потом?.. Надеяться, что горстка солдат сдержат войско, в котором треть - маги и священники? Или что полуголодные лошади сумеют оторваться от товарок, которым вдоволь хватает фуража, посреди необъятной долины?
- Одно меня успокаивает: среди них нет инквизиторов. - Эрвин подняла голову, и Юлиус разглядел, как опухли ее веки и нос. Она снова плакала. За последние месяцы не проходило и недели без слез, и это пугало едва не больше всего остального. В некоторые дни мужчина ловил себя на мысли, что его "ангельская жемчужина" сходит с ума. - Кади не Всевидящая Мать. Возможно, если Аркс не пришлет подкрепление, то нам придется сдаться. Имперцы не причинят нам вред, если мы сложим оружие и попросим защиты и справедливого суда. Я не сельская ведьма, чтобы от этого так легко отмахнулись.
Юлиус слабо качнул головой.
- Если среди них не будет инквизиторов, - напомнил он тише.

***

Птичье тельце ударилось в мутное стекло и часто забило крыльями, разбудив с таким трудом убаюканную Эрвин. Некромантка резко села, свешивая ноги, и ошалело завертела головой.
Юлиусу прибытие вестницы обошлось дороже: больное сердце заныло остро и сильно, и он упустил первенство на пути к окну, остановившись у стола и подрагивающими руками высекая огонь и зажигая лежащие без дела свечи.
Голубка, которую пришлось ухватить обеими руками, продолжала биться, расцарапав Эрвин ладони. Птицам не нравилась черная магия, а этой, похоже, не повезло повредиться крохотным птичьим рассудком.
- Сварим в суп? - хмуро предложил советник, снимая письмо и придвигая ближе пустую клетку. Женщина поспешно затолкала внутрь безумную птицу и захлопнула дверцу.
- Пусть приходит в себя. Если это от Алесто, с ней же отправим послание обратно.
Она приняла проверенное на предмет заклятий письмо и развернула. Почерк Алесто, только текст принадлежит не ему.
Губы зашевелились, и если начало короткого письма звучало только в голове леди Эрвин, то ближе к середине она начала читать вслух.
- ...а порочной девице надлежит покаяться и со смирением ожидать нашего решения, как положено женщине, а не придворной шлюхе чернокнижников, очернившей себя и опозорившей свой род.
Юлиус, склонившийся над ее плечом, чтобы не мешаться, проскользил взглядом до конца. По костяшкам темно-песочной ладони, схватившейся за меч, расползлись белесые пятна.
- В глотку затолкаю... - невнятно поклялся он, тяжело дыша от боли, разрывающей грудную клетку. - Он отве..
- Принеси мне голубку, Юлиус. - Леди, согревшись от вспышки гнева, аккуратно сложила бумагу по сгибам и положила на край стола. - Я хочу ту, рыжую в подпалинах, которая нравится Лину.
- Но...
- Помощи не будет. Никто не доехал до Города и не передал вести. Поэтому мы начнем переговоры. Еще неделю я не выдержу, Юлиус. Так мы сможем выиграть время. Как принесешь голубку, отправь Бирена собираться, а я напишу письмо к совету. - Выдвинув стул, она села, сосредоточенно расправляя на бедрах и коленях сорочку, прежде чем вытащить письменные принадлежности.
Обернулась.
- Иди, Юлиус.

***

Два гонца разлетелись в разные стороны: немолодой Бирен отправился к белым стенам на другой стороне долины Ида, рыжая голубка - на тот берег реки. Оставалось ждать и глядеть на пятна костров впереди и гадать, стало ли их больше, или рассудок начинает лгать, опьяненный бесконечной усталостью.
Когда Юлиус вернулся, спустившись вниз за хлебом и горячим травяным чаем, его возлюбленная стояла, прижавшись лбом и ладонями к холодному стеклу. Подушечки ее пальцев темнели от крови, а в клетке лежала мертвая голубка, жестоко истыканная длинными спицами.
Мужчина не стал ничего говорить. Если бы колдовство прошло успешно, лицо Эрвин не было бы таким... таким.
Леди тоже решила почтить тишину и только наклонила голову, прижимаясь щекой к ладони колдуна. Они простояли, вглядываясь в мутно-прозрачную пелену, много часов, наверное, целую бесконечность, погруженные в свои мысли, кутающиеся в одну куртку.
- Абел тоже не добралась, - без предупреждения, даже намека, произнесла женщина, выдыхая на стекло. - Дикое зверье, перебравшиеся на этот берег маги-одиночки, неудачно споткнувшийся конь. С ними что угодно случиться могло.
Пальцы на ее плечах сжались. Юлиус наклонил голову, прижимаясь к светлым спутавшимся волосам, глядя на медленно, пока еще чуть заметно блекнущие звезды.
- Если бы Абел не была Абел, я бы поверил в это, - мучительно подбирая слова, шепнул он, не отстраняясь и не пытаясь спрятаться от охватывающего душу страха. - Если бы Абел была человеком, то все это могло бы ей помешать. Она чаще останавливается, поэтому доберется медленнее, чем могли бы другие. Но погибнуть в дороге она не может. Иначе ты бы знала точно и не сомневалась.
Эрвин кивнула.
- Верно. Нам нужно бежать.
- Что? - Нахмурившись, мужчина заглянул ей в лицо, пытаясь понять, не ослышался ли. Или любовница бредит? Но нет, сосредоточена, встревожена, похожа на лисицу, почуявшую капкан.
- Бежать. Сейчас. Пока не настало утро, у нас есть шанс добраться до рощи, а здесь нас хватятся к обеду. Мы будем далеко.
- Мы бросим наших людей.
- Мы спасем им жизни, - со слегка ощутимым равнодушием медленно протянула Эрвин, хмуря брови и вглядываясь в россыпь искр на том берегу. - Имперцам хватит чести не казнить сдавшихся солдат, а солдатам хватит ума сдаться превосходящим противникам. Это и так произойдет в ближайшее время, но тогда магов не пощадят.
- А переговоры? - чувствуя, как глупо звучит надежда в голосе, все же спросил Юлиус и тут же поморщился от гримаски на лице любовницы. - А... а Кади?
- Имперцы не тронут провидицу. В конце концов, откровения она берет от высшей силы. Для нас - от Мортис. Для них - от Творца.
- И... - Мужчина отошел, а после заметался по комнате, едва сдерживаясь от бега. - Во имя Матери, Эрвин, как? Как?! Бежать из Шада через огромную Иду... да что там! Просто из Шада! Нас прирежут свои же!
Женщина немного заторможенно кивнула, закидывая руки за голову и принимаясь распутывать первый попавшийся клок. Кривясь, задергала агрессивнее, выпутывая пальцы.
- Окно, - процедила она, почти раздирая светлые волосы. - Найди мне веревку, а отвести глаза я смогу сама.

***

Веревочная лестница болталась под порывами ветра, и Юлиус успел проклясть себя с десяток раз за неосмотрительность, начиная с того дня, как появился на свет в Белом Городе. Что ему мешало родиться в семье крестьян где-нибудь за Жемчужным морем, где цветут огромные хмельные цветы и нет ни некромантов, ни инквизиции? Жил бы в мире и покое, пахал бы в поле и благополучно скончался от лихорадки лет в двенадцать...
Следом за ним спускалась Эрвин. Заплетенные в косу волосы рвал ветер, а слишком свободную одежду с мужского плеча пришлось перевязать, чтобы она хотя бы не хлопала под особо сильными порывами.
Звезды еще горели, и это придавало уверенность. До земли совсем немного, до лошадей - совсем немногим больше, а до свободы отделяет только терпение и капля храбрости.
Или чуть больше, чем капля. Искушение разжать руки и прекратить эти попытки сбежать от предопределенного становилось навязчивым.
В ноги толкнулась земля.
Прижимаясь лбом к старым запыленным камням стены, Юлиус на секунду закрыл глаза, собираясь с силами. Над ним, тяжело дыша, сползала Эрвин, последние два метра проходя на руках.
Если мужчина разжал руки с готовностью, то его любовницу пришлось почти уговаривать спрыгнуть в подставленные руки.
Меньше минуты спустя они уже бежали, скрываясь в тенях, к своим лошадкам, дремлющим в полуразвалившемся загоне. Сердце рвало грудную клетку, руки леди тряслись...
Юлиус, не успев вовремя остановиться, с размаху влетел Эрвин в спину, но та не покачнулась, намертво вцепившись в камни дверного проема, ведущего из внутренней части замка во двор. Он не сразу понял, что у конюшни стоит человеческая фигура, но не та, которая должна - или, вернее, могла - там быть.
Более того, человек был тем, кого в Шаде быть не могло и вовсе.
- Бирен? - выдохнул советник. Его госпожа, не отдышавшаяся после бега, размениваться на слова не стала: разжала пальцы и стиснула кулаки, зашагав быстро и широко, почти не сгибая колен.
В чуть отошедшей назад и в сторону, готовящейся к замаху левой руке соткалось темное лезвие.
Глупо было спрашивать, почему не прилетела голубка с ответом, а доверенный гонец, отправленный за помощью, все еще в замке.
Бирен вскинул голову, когда от него до женщины оставался шаг, но не отстранился. Зачем, если знаешь, что вместо пробитого бока отделаешься легким ушибом?
Колдовской клинок разломился, а вместе с ним хрустнуло запястье колдуньи. Она не закричала - не успела, дернувшись на подгибающихся ногах, когда шею захлестнула цепь, передавливающая горло.
Юлиус не помог. С клинком, удерживающим голову высоко запрокинутой, сложно кому-нибудь помочь.

***

Тесная клетка, куда засунули их свои же солдаты, была переправлена на тот берег еще до рассвета. Леди Эрвин почти не приходила в себя: заклятая цепь выпила из нее слишком много сил.
Много часов спустя пленников, оставленных в темноте какого-то помещения без окон, вытащили и, перетряхнув одежду в поисках оружия, повели в неизвестность.
Юлиус плохо запомнил этот путь. Его не раз хорошенько приложили по голове, и теперь мир вокруг то сливался в серую муть, то взрывался яркими пятнами, вызывая страшную тошноту и боль за глазными яблоками. Еще один тычок, пришедшийся по затылку, опрокинул его на колени, и остаток пути некроманта волокли по камням и земле.
Бело-алые пятна шатров. Золотые стяги имперской гвардии - значит, прибыла особо важная персона. Наверное, из любопытства, чтобы посмотреть на Иду, отданную без боя насмерть перепуганными предателями.
Наверное, самое время молиться богу, в которого верят имперцы. Говорят, он бывает милосерден.

***

Эрвин, силком втиснутая в женское платье, стояла на коленях, исподлобья глядя на невысокого священника, расхаживающего перед ними, и сжимала в ладони кончики пальцев Юлиуса. Возлюбленный был совсем плох. Ему бы лекаря, а не этого трепача.
- Да, господин, - постаралась она придать голосу робость и покорность, кивая на очередное глупое и высокопарное замечание священника. - И все же я молю вас о снисхождении. Я лишь слабая женщина, и если даже благородный сэр Юлиус с трудом противостоял ереси некромантов, то что говорить обо мне? Если бы не моя дочь...
"Если бы не эта цепь, ты бы харкал легкими, тварь, а твои послушные псы на себе испробовали, какими бывают проклятья земли и воздуха."
Синн Танзи кивал ее словам и не догадывался о мыслях. Этот серьезный, но слишком верующий человек, похоже, не отличался проницательностью. Если Юлиус продержится, а собственного терпения и хитрости хватит, чтобы заставить этого осла согласиться на признание их пленными, а не преступниками, то они спасены.
Еще долгие полчаса, еще больше опустошение в груди и еще больше страха, когда пальцы любовника начали слабеть. Еще больше расслабленности и даже некоторого сочувствия в глазах Танзи.
Еще один человек, вошедший в шатер и одним своим видом надломивший волю леди Эрвин.
Простой костюм и небрежно сложенный и переброшенный через руку плащ, бледно-бежевый, похожий оттенком на кость, вышитый белым и золотым.
Инквизитор.
- Сеон Каррэра, - коротко поклонился он Танзи, и тот, растерянный и как-то обмякший, с промедлением ответил на поклон.
- Чем обязаны, милорд? - промямлил он, хотя наедине с некромантами был холоднее льда. - Все дела мы, хвала Создателю, завершили сами...
- В Шаде нашли еще одну колдунью и несколько ведьм попроще, - пожал плечами назвавшийся лордом Каррэра, оглядывая с высоты своего роста коленопреклоненных и хмуря густые брови. Смуглое лицо не отражало лишних эмоций - только спокойствие. - Младших доставят в нашу резиденцию при монастыре Незримой Длани, а с остальными разобрались на месте.
- Тогда, возможно, вы заберете с собой и этих?
Инквизитор обошел коллегу, перебирая длинными пальцами по небрежно заросшему подбородку, хмыкая и щурясь на свет магических шаров. Эрвин изо всех сил сдерживалась, чтобы не зашипеть, выщерившись на убийцу и ублюдка, единолично решающего чужую судьбу.
- Забрать, говорите? Почтеннейший Танзи, полно вам, - немного выше и холоднее прозвучал голос Каррэра, остановившегося напротив Юлиуса, почти уткнувшегося лбом в земляной пол, - такие затраты времени и сил нужны только в тех случаях, когда инквизиция имеет сомнения. А чего же здесь сомневаться?
Он, ловко подобрав плащ, чтобы не запачкать в пыли, опустился на одно колено и свободной рукой быстро ухватил женщину за волосы. На него глядели расширившиеся глаза, прячущие за испугом лютое бешенство загнанного зверя.
- Некромантка Эрвин с севера, самозванная леди самозванной аристократии черных колдунов самозванного Дома Аркс, шлюха и потаскуха. И ее ручная падаль.
Зубы сомкнулись на его запястье, и инквизитор, не сдерживая силу, наотмашь ударил Эрвин по лицу, пачкая плащ кровью из прокушенной руки.
Поднялся на ноги он, впрочем, с подобающей его званию неторопливостью, а вот пинок сначала ведьме, а следом, чтобы разжать ладони любовников, и Юлиусу мало вязался со служителем церкви.
- Сжечь, и все.

***

Во рту еще стоял вкус чужой крови, когда одетый в белое рыцарь, намотав на кулак длинные светлые волосы, резал их кинжалом. Эрвин не плакала, когда прислужники двух церковников учили ее почтению, как не плакала и печати, поставленной под приговором, но сорвалась в этот момент, разрыдавшись в голос, захлебываясь им до удушья и принявшись рваться с такой силой, что ободрала закованные запястья.
Серые от грязи пряди падали под ноги, и вместе с ними уходила надежда.
Что делали с Юлиусом, женщина не видела, но знала, что вреда ему не причинят. Если не считать за вред костер, который должен запылать под вечер на берегу. Но пока их не покалечат еще больше. Только подготовят к казни.
Когда Каррэра пришел посмотреть на результаты, Эрвин ощутила, что больше не сможет проронить ни слезинки. Когда инквизитор открыл рот со своими пренебрежительными "шлюха и падаль" - закричала.
- Чтоб ты подох в еще больших мучениях, чем я! - надрывала она горло до хрипоты, пока двое крепких мужчин пытались удержать ее на месте. Серые глаза на смуглом лице впечатались в ее память, и на этот раз в них замер такой же холодный, как и все прочее, страх. - Чтоб ты больше никогда не мог спать спокойно! Убийца! Убийца! За кровь Кади, за Юлиуса, за всех остальных ты заплатишь, мразь! Ты и твое гнилое семя!
Удар разбил ей губу и вышиб несколько зубов, но некромантка заходилась уже хохотом, пуская кровавую пену.
Она запомнила страх в глазах убийцы.
Она знала, что он никогда из них не уйдет.

***

Происходящее казалось Юлиусу дурным сном: полная мути голова, расплывающееся зрение, горечь и сухость во рту и чудовищный шум, заполняющий уши.
Клетка. Но на этот раз больше и стоящая в палатке, не заглушающей идущих снаружи звуков и запахов. Запаха смолы, например.
Мужчина, привалившись к решетке, обессиленно смотрел в пол. Искусанные, покрытые ссадинами руки и ноги его любимой, смятая юбка платья, полугнилая солома, чьи-то ноги, шарканье, голоса...
Когда глаза заметили короткий блеск среди соломы, сознание немного прояснилось. Подобравшись к противоположной стороне клетки, советник - или, вернее и честнее сказать, бывший советник - разрыл влажные веточки и с недоумением уставился на тонкий, острый кинжал с безликой и простой рукоятью. Как он оказался здесь и кто мог его принести, даже не приходило в мысли. Но вот зачем...
Юлиус, с трудом подняв голову, посмотрел на Эрвин. Она сидела, забившись в угол, с потемневшим пятнами лицом и черными кругами под глазами, взмокшая, в полубреду.
Некромант помнил предсказание Кади, да примет ее Мать. И сейчас, в шаге от его окончательного претворения, он понял, что если не может этому помешать, то изменить его ему по силам.
- Эрвин, - беззвучно позвал женщину Юлиус, с трудом подтаскивая тело ближе. - Эрвин?
Ему не ответили, и мужчина, прижимаясь спиной и боком к решетке, сел рядом, касаясь губами неровно остриженного виска. От прикосновения ладони к разбитым губам худое тело вздрогнуло, но Юлиус придержал, кое-как обнимая и прижимая к белому горлу отточенное лезвие.
- Я люблю тебя.

***

В ворота Белого Города влетела взмыленная лошадь со всадницей на спине. Узнать в грязном существе леди Абел смог только молодой бальзамир*, прибежавший на ругань стражи и первые всплески магии.
Растолкав вооруженных остолопов, лекарь пробился к женщине, орудуя коротким кинжалом и, поперхнувшись воздухом, выругался, уже громче требуя вести путницу к Бальзамину**. Вернее, спутниц.
Уже в тепле и тишине, когда Абел перевязали, а младенца отмыли, бальзамиры выбрали самого неудачливого коллегу, чтобы ее покормить, и наблюдали, как девочка плюется и хнычет.
- Леди Ииша, - покачал головой один из старших учеников, разглядывая контраст темной кожи и пробивающегося светлого пушка. - Кто бы мог подумать.


Примечания:
* - общее название подмастерьев, учеников всех мастей и уже полноценных лекарей Дома Аркс.
** - титул и в некотором роде имя начальника над лекарями, главы "медицинской службы" этого города некромантов.

@темы: ориджинал

---

До рассвета

ficbook.net/readfic/2713770
Автор: Mirandill

Фэндом: Ориджиналы
Пэйринг или персонажи: Леди, рыцарь

Рейтинг: PG-13
Жанры: Романтика, Драма, Hurt/comfort
Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие

Описание:
Рыцари уходят на войну, а леди... Им не предлагают выбирать.


Они прощались, как прощаются навсегда. Путь рыцаря - служить государю и стране, а путь леди...
Маленький отряд, идущий в столицу, должен был покинуть город еще до рассвета. А до рассвета - целая ночь, которая может наполниться как счастьем, так и отчаянием.
Эти двое понимали, чем может закончиться война. И все же путь рыцаря...
- Ты забудешь меня? - с удушливой тоской шептала леди, и ей качали головой, целуя тонкие и почти детские руки. Пальцы тонули в чужих ладонях, сложившихся лодочкой, пытаясь отогреться, а лоб послушно склонялся перед сухими и горячими поцелуями.
По маленьким пальцам стекали слезы.
- Ты забудешь меня, - утвердительно и зло шептала леди, сминая в кулаках длинные волосы и подставляя лицо молодой луне, а ее тянули от окна и пытались спрятать, не дать небесной колдунье выпить блеск глаз и румянец кожи.
Она плакала горько и безысходно, она клялась в вечной любви, она грозилась поехать следом... Наивность и горячность юности, светлая и глупая.
Переплетенье рук, перемешанные с бело-льняными русые волосы да взгляды, то робко глядящие над плечом в чужое лицо, то устремляющиеся вверх, к потолочным балкам, к тонким трещинкам, паутиной расползшимся по беленым стенам, то к оконной раме, посеребренной бледным светом.
Рыцари возвращаются, знала леди и сама прижимала грубые от мозолей пальцы к губам.
Леди выходят замуж - это известно любому рыцарю, как и то, что война, на которую идешь добровольно, редко заканчивается возвращением в родной дом.

***

Цветы, вплетенные в светлые волосы, давно превратились в сухую, пахнущую соломой пыль: даже если хранить их у самого сердца, в бою их изломает так же, как ломает и более крепкие людские тела. Руки забывают мягкость тех русых кос и не желают запоминать чужую, лицо грубеет от ветра, солнца и времени.
Идут года.
А где-то там - она, светлое воспоминание, кусочек спокойной жизни, покинутой ради чести рода, ради своей, мало кому интересной, совести. Как могло бы обернуться все, если бы эти две незримые субстанции перевесила любовь? Та любовь, о которой все еще порой поют менестрели? Никак бы не было, и тебе это известно.
Война затихает, но вернуться не хватает сил. Или воли. Кто скажет точно, кроме собственного разума, перед которым быть честным сложнее всего?
И снова дорога, тяжесть оружия в руке и очередная битва.
И все же...
Богиня путей, многоликая, бесконечно мудрая, все расставляет по местам. Не всем дано оказаться в нужный час в нужном месте, но когда это случается, рыцарь ты или нет, живет ли вместо души сосущая пустота и усталость, перестает быть важным.

***

Она стоит перед алтарем, слишком бледная, чтобы казаться счастливой. Словно много лет назад руки ее беловолосого счастья не уберегли от взгляда небесной колдуньи, и теперь ревнивица-луна выпила из своей жертвы все силы.
Или виной тому драгоценные украшения, обвившие руки и шею невесты? Тусклый блеск металла, колкий - камней, оправленных искусно навитыми узорами, переплетающимися в герб жениха - расправившего крылья сокола.
Невеста не поднимает глаз: покорность - то, что запомнила вся ее сущность за пролетевшее время. Но стань тяжелое платье оперением, а рукава - крыльями, только б и видел ее жених. Бежать некуда и никто не ждет, но не это ли свобода - мчаться без оглядки, дальше и дальше от ненавистного долга?
Рука сжимает перевитое жемчугом запястье. В ушах, а затем и на губах - слова клятвы, а в груди сжимает безысходность. Вот и все. Пути наза...
Скрип дверных петель обрывают ее на последних словах, сказанных уже беззвучно и наполовину перевранных. Их перекрывают другие, требовательные, твердые и злые, заглушенные шлемом и шелестом покидающего ножны клинка.
Никто не отдает свою собственность, свою долгожданную игрушку без боя.
Мало кто бросится в этот бой, имея за спиной лишь захлопывающуюся дверь и еще одного противника. Но эти рыцари...
Странно ждать от них благоразумия.

***

Она дрожит, обхватив себя за плечи перемазанными в крови руками: тот, кто хотел ее, умер быстро, не заплатив того, что причиталось за все им совершенное. Она хотела бы получить плату, она мечтала об этом долгие годы, она...
Она смотрит на приближающуюся фигуру, закованную в запыленные, испачканные латы с отчеканенной гибкой гончей на груди, и рвет жемчужные нити, обвивающие шею удавками.
Меч опускается на стертые множеством ног каменные плиты. Усталый рыцарь преклоняет колено: падает, ловя руками края скамей по обе стороны от себя, и не смеет поднять головы. Пот заливает глаза. Именно пот, из-за него их так жжет, что хочется скорее утереться, содрав этот шлем.
Спина содрогается, когда руки снимают его - чужие, но те самые руки, а на плечи падают, рассыпаясь завивающимися колечками, белые, обожженные солнцем тысячи дорог волосы. Перед глазами плывет, но уже не от жжения и, небо тому свидетель, от слез. Просто слишком больно в боку, и по бедру разливается мертвенный холод.
"Скоро перестанет болеть," - отупело вспыхивает и угасает ломкая мысль.
Скоро станет возможным снять тяжелый металл и лечь, не думая больше ни о чем, закрыть глаза и не гнаться за врагами в попытках убежать от себя. Больше никаких битв. Все долги оплачены, и честь рода придется по-своему защищать племянницам и племянникам, а не глупым рыцарям.
Свобода.
Голова склонилась ниже, падая лбом на подставленные ладони.
- Я ждала тебя.
Уже не такие маленькие. Они даже не дрожат и легко держат рыцарственную голову и, кажется, пытаются, переложив ее на плечо, поднять все тело.
- Глупая, - шевелятся губы, - лучше пусти.
- Я знала, что ты не забудешь.
Верно. Иначе и быть не могло. Но кто знал, что все закончится... так?
В белые волосы капают слезы.
- Ты не могла погибнуть, оставив меня здесь. Одну. И ты пришла, моя леди. А я... а я больше никуда тебя не отпущу.

***

Летний день клонился к закату. По комнатам старого замка гуляет ветер, но в такой душный июль это становится благословением.
Леди пришла неслышно, застав свою беловолосую судьбу в кресле у окна. Сквозняки и жара попеременно замучили ее, беспокоя старые раны, и теперь с подлокотников кресла на пол спускались края теплой накидки, вышитой золотыми дисками солнца и гибкими гончими.
Она не стала ее будить и так же тихо села у ног, положив голову на колено и глядя на горящее свежей кровью небо.
Она прощалась, как прощаются навсегда. Но, как и всегда же, до следующего рассвета.

@темы: личное-неприличное, ориджинал

---

Пойманный

ficbook.net/readfic/1426644
Автор: Mirandill

Фэндом: Соционика и психософия
Основные персонажи: Бальзак (ИЛИ, Критик), Драйзер (ЭСИ, Хранитель), ЛВЭФ (Эйнштейн), ВЛЭФ (Сократ)

Пэйринг или персонажи: Драйзер/Бальзак

Рейтинг: NC-17
Жанры: Гет, Ангст, Драма, Даркфик
Предупреждения: BDSM, Насилие
Размер: Мини, 4 страницы
Статус: закончен

Описание:
Иногда случается так, что даже близкие люди становятся врагами. Для этого не требуется нечто глобальное. Порой хватает недосказанности - и из крошечной ошибки вырастает ком проблем с далеко идущими последствиями...

Примечания автора:
Искренне надеюсь, что степень соответствия канону не заставит вас желать оторвать мне пальцы =\\

***

Она вернулась поздно. Достаточно поздно, чтобы начать беспокоиться, но еще не настолько, чтобы позволить эмоциям выплеснуться наружу. Впрочем, немного искусственного ожидания никому не будет вредно: прежде чем навестить своего пленника и гостя, она, как и подобает леди, отправилась приводить себя в порядок. Не то что бы в этом была реальная необходимость или хотя бы желание, но играть по правилам, которые сам ни во что не ставишь - тоже искусство.
Дом встретил ее привычной тишиной: тот немногочисленный штат прислуги, который пришлось некогда нанять, не попадался на глаза, не зная точно, насколько умиротворенной вернулась госпожа после прогулки.
Сегодняшняя ночь не обещала неприятностей. Оставив ботинки и пропахшее хвоей пальто в прихожей, молодая женщина, прежде чем подняться наверх, постояла перед лестницей, в задумчивости оглаживая отполированный край перил. Гладкое дерево, прохладное и темное, вселяло подобие покоя - был ли этот дом настоящей крепостью или нет, ответить сложно, но в нем определенно чувствовалась защищенность.
Иллюзия? Возможно.
Передернув плечами, словно пытаясь отогнать навязчивые мысли, она медленно поднялась на одну, две ступени... Слух уловил заглушенные расстоянием и стенами шаги, и собственные ноги невольно замедлили движение, вскоре направившись не в кабинет, а в ванную комнату. Уже стоя под тугими струями, обжигающими не отошедшую от уличного холода кожу, женщина закрыла глаза, сдавленно смеясь.
Он должен быть наказан. А что для этого предателя станет страшнее, чем неизвестность и собственный разум?
Порой ей хотелось убить его, эту смурную самодовольную бестию, и приходилось брать себя в руки, занимать все новыми и новыми делами. Злость не уходила, но, притупившись, наполнялась новыми оттенками, причиняя своей хозяйке страдания пополам с мазохистским удовольствием.
Каждый момент предвкушения, каждая возможность причинить боль, подавленная без жалости к самой себе, наполняла энергией так, что, казалось, вот-вот - и разум не выдержит, надломится от невозможности исполнить желаемое...
Она часто плакала так, закрывшись в полутемной ванной, обжигая себя кипятком и жадно вдыхая пар, чтобы выйти, очистившись от шелухи будней.

***

Когда она вошла в кабинет, жуя найденный на кухне бутерброд, за дверью спальни, запертой на замок, послышались шаги. Костяшки постучались сначала с робостью, затем... нет - она улыбнулась, - не с нетерпеливостью. Со страхом.
Поворачивая ручку, женщина ощутила, как тяжело, почти болезненно подрагивает мучительный узел внизу живота. Глядя на замершего перед собой мужчину, смешно поджавшего руки - как начинают дрожать колени.
- Ты... - В его глазах читалось бешенство и безумная тоска, но голос, взвившийся было в эмоциях, снова опустился до привычного хриплого шепота. - Я не думал, что ты сегодня вернешься. Надоело убивать младенцев и стариков?.. Кх...
Удар вышел тяжелее, чем она рассчитывала, и пленник, подавившись словами, прижался боком к стене. Попытался ухватиться за ручку, но поздно - дверь захлопнулась, удерживаемая щелкнувшим замком и прижавшейся с другой стороны спиной.
Удар. Снова удар. Как хорошо, что этого осла никогда не хватает надолго.
Возвращаясь к позднему ужину и зябко кутаясь в толстую вязанную кофту, женщина ненавидяще уставилась в стену.
Отвращение к самой себе в ней смешивалась с болезненной удовлетворенностью. Она знала, что вряд ли найдется еще большая тварь, чем она сама. Она повторяла, что предатель захочет уйти, то сделает это в любой момент - в этом доме было всего две закрытые двери.

***

Он заснул, прижавшись к стене между кроватью и креслом, трогательно-нелепый и хмурый даже во сне. И раздражало в нем решительно все: неуклюжие движения, нескладное тело, лицо вечного страдальца, разбитая, уродливо рассеченная губа с подсыхающей корочкой, ослиное упрямство. Было ли оно на самом деле - вопрос иной, но его тюремщице хватало того, что она видела.
Наклонившись и разглядывая лицо своего врага, женщина облизнула пересохшие губы. Если сейчас пережать эту шейку, никто не услышит и не узнает...
Ладонь с широко расставленными пальцами цепко ухватила темные спутавшиеся патлы, рванув вверх.
- Пошел вон! - Злобный рык стегнул по ушам едва не больнее проехавшегося по одному из них колену. Беднягу толкнули на стену и тут же мотнули в другую сторону, не давая времени прийти в себя. - Убирайся ко всем чертям, дрянь!
Испуганный, ошарашенный после сна мужчина, уворачиваясь от пинков, послушно отполз, став на несколько шагов ближе к двери спальни, но замер, прикрывая голову. Губу защипало от попавшей в ранку соленой капли, но вопить после очередного удара, проехавшегося по боку, он не стал - сжал челюсти, выдыхая рывками. Он терпел, терпел привычно, задыхаясь от боли и ярости, стискивая кулаки.
Не отвечая.
Судьба любит упорных: леди, потеряв и лоск, и холодное, тщательно выверенное высокомерие, отступила, неосознанно растирая кулаком руку.
- Пошел. Вон. Из моего. Дома.
Тело на полу дернулось, подтягивая колени и опираясь на локти. Распрямилось, хватаясь за все, что попадалось под едва слушающиеся руки, даже доковыляло до двери в коридор.
...можно уйти. Нужно уйти. Все это, весь этот ад кончится, и больше никто...
И, привалившись к деревянному полотну, провернуло ключ на три оборота.
- Ты выслушаешь меня.
Женщина покачнулась, но не от взгляда настырного пленника и даже не от чувства вины. Ее охватила злость. Как смеет эта мерзкая сволочь ставить ей свои условия? Как вообще может открывать рот, когда... Нужно быть слепым, чтобы не понимать произошедшее без этих занудных попыток объясниться!
- Снова заладишь одно и то же? - Она с прерывистым вздохом села в кресло, не в состоянии толком распрямить напряженную спину. - Или хочешь пошутить? Еще раз?
Пленник не поднял головы, но прислонился к двери спиной. Его душили слезы, и, черт возьми, перестать реветь не получилось бы даже под угрозой смерти.
- Ты высл...
- Заткнись.
- Я не уйду!
Он закашлялся, зажимая рот. Разбитая губа, просоленная, намокла еще больше: подживающая ранка снова разошлась, оставляя едкий металлический вкус.
- Ради всего, просто послушай меня, - прошептал мужчина, вытирая подбородок. Отросшие за все время, что он был заперт, волосы некрасивыми пятнами падали на лоб. - Ты уперлась, не желая просто... подумать, понять... Но даже если не станешь сейчас, - вскинул он ладонь, обрывая готовый прозвучать ответ, - я все равно останусь. Я заста... Ты выслушаешь. Я докажу, что ты ошибаешься.
- Да?
Он поглядел на нее с надеждой. В очередной раз, с очередной верой в то, что теперь получится подобрать слова, чтобы если не переубедить, то заставить сомневаться в своей святой, незыблемой правоте.

***

Растрескавшиеся губы приобрели синюшный оттенок. Слабо дернувшись, мужчина распластался на полу, почти теряя сознание и проваливаясь в блаженную темноту, когда давление на горло ослабло, позволяя наполнить легкие. Жадно заглотнув воздух, пленник закашлялся, заходясь хрипами, не заметив, как соскальзывают с шеи обвившие ее жгуты и тянутся вдоль позвоночника.
Хлесткий удар оставил на спине длинные, быстро вспухшие отметины. Не успевший отдышаться пленник захлебнулся воплем, перешедшим в скулеж: цепкие пальцы ухватили его за длинные космы, заставляя выгнуться до хруста в костях. Плохо видящие от поволоки слез глаза с трудом различили знакомые черты.
- Хватит. - Голос, сорванный криками, почти сошел на нет, но его услышали. Прохладная, вечно мерзнущая ладонь потрепала его по щеке, шее... Под челюсть вжалась рукоять плети.
- Дверь открыта, - с издевкой протянула женщина, не договаривая ставшую привычной фразу. То, как расширились глаза ее собственности - совершенно ненужной, право, - когда она попыталась сглотнуть так, чтобы не причинить себе еще больше мучений, было наградой этого дня.
В темных глазах покорность, та, что замешана на страхе и усталости, медленно, но верно сменялась непримиримостью.
Улыбка женщины стала шире.
- Ты не уйдешь. Это твое решение, и я его уважаю. Но ты знал, что тебя ждет.
Потемневшие от прилива крови губы слабо шевельнулись, пытаясь скопировать улыбку:
- Знал. Жестокая. Да... да, госпожа.

***

Холод, этот сводящий с ума холод. То время, когда работа окончена, и оставшаяся вокруг пустота начинает давить на плечи. Но остаться наедине с собой слишком продолжительное время не удается: дверь кабинета приоткрылась, пропуская сутулую мужскую фигуру. Дойдя до стола, упрямо сцепив зубы и стараясь не позволять хромоте становиться заметной, мужчина положил перед хозяйкой дома несколько папок.
- Здесь еще немного. Лучше начать с этих, а я мог бы просмотреть за прошлую неделю.
На него взглянули немного растерянно, покачивая карандаш в промерзших пальцах. Помолчав, кивнули.
- За прошлую так за прошлую. И, пожалуй, принеси мне чай. И захвати себе - мы точно просидим до ночи.
Ничего не ответив, ей кивнули. Тишина в опустевшем кабинете, снова неумолимо тикающие часы...
А что, если он больше не придет? Он мог и наткнуться на...
Ладони неожиданно взмокли.
Дверь открыта. А как пройти за ворота, он знает и сам.
К тому времени, как в коридоре зашаркали неровные шаги, у женщины начали подрагивать ноги. На то, чтобы собраться и привести себя в надлежащий вид, у нее ушли последние секунды.
- Долго.
- Ну, уж как вышло.
Он поставил чашки и взял две папки, усевшись в соседнее кресло. По ее сторону стола. Женщина подернула уголками губ и тоже принялась листать отчет. Стараясь не глядеть в сторону, читала, выписывала самое важное...
Чай успел остыть, не согревая ни внутренности, ни обхватившие чашку ладони. Пытаясь согреться, женщина зашарила по спинке кресла в поисках кофты, но наткнулась только на изгиб дерева. После - на теплую руку.
Обойдя кресло, ее верный пленник встряхнул упавшую на пол ткань, прежде чем закутать леди в мягкий кокон, и взял ее ладони в свои. Не обращая внимание на потерянный взгляд, пересел на подлокотник, продолжая прижимать холодные пальцы к себе, и наклонился к бумагам.
- Не лучшее решение. Завтра я сделаю черновик и отправлю вместе с остальными. Посмотрим, что нам скажут.
Он нехотя обернулся, щуря веки. На них, как и на щеках, и на носу и даже на шее, подживали следы последней вспышки гнева хозяйки дома, сейчас опустившей глаза.
Высвободив руки, она снова взялась за чай, но после пары глотков отодвинула чашку к краю стола. И притянула поближе негодяя, мешающего сидеть нормально.
Он теплый. И неплохо работает, когда нужно. И кому он вообще будет нужен после всего, что было? Ха. Просто жалкий, не слишком и интересный зануда с изрезанным лицом и глупым самомнением.
Она не смотрела на него, и мужчина прикрыл глаза, позволяя себе намек на слабую, едко-усталую улыбку, когда руки крепче сжали его бок.

Все верно.

Да, госпожа. Да.

@музыка: Syven - Syvyys

@темы: соционика, ориджинал

---

Вездесущее нытье.

От усталости подташнивает. Не знаю, получится ли продержаться так хотя бы еще пару месяцев. Сомневаюсь, что смогу втянуться.

@настроение: В жопе

@темы: хреново, ань

---

Оловянная принцесса

03.04.2010 в 01:55

Пишет  Ро Де Фокс:

Йовин - Оловянная принцесса
Am Am/C F E
Ты узнала о ней три недели назад,
Am Am/ C F E
Её сердце стучит среди горных вершин,
Am C D
Её знамя - орёл, её символ - штандарт,
F E
И ты будешь её королевой.

Августейшая в ярости мечет семья,
Что за девку привёз нам блистательный принц.
У тебя есть кольцо и три пары белья,
И ты даже читать не умеешь,

A D E
Но зато ты юна и торопишься жить,
A D E
Хоть манеры вульгарны и резки,
A D
Ты умеешь смеяться, умеешь любить
F E
И ты знаешь пять слов по-немецки.

Am Am/C F E
Оловянная принцесса, твоё знамя нелегко,
Am Am/ C F E
Между смертью и победой сто ступенек к облакам,
A D
Так шагай, не сдавайся, через воду и огонь,
F E Am
Так шагают оловянные солдаты. Раз, два, левой!..

Здесь глаза как часы и улыбки как лёд,
Здесь не ходят в атаку с открытым лицом,
Здесь победа горька, но отрава как мёд,
Берегись их любви и их гнева.

Твой сиятельный принц. Он стоять на краю
Не умеет, а значит ему не спастись.
И он будет убит за беспечность свою,
Но себя ты убить не позволишь.

И на выстрел ответила эхом скала,
И тогда ты шепнула - ни шагу назад.
И она посмотрела глазами орла
И сказала тебе: "Подними мой штандарт!"

Оловянная принцесса, твоё знамя нелегко,
Между смертью и победой сто ступенек к облакам,
Так шагай, не сдавайся, через воду и огонь,
Так шагают оловянные солдаты. Раз, два, левой!..

@темы: аккорды, песня

---

Тишина.

Восхитительная тишина. Остаться в одиночестве - не самое лучшее, что может случиться, но есть в этом несомненный плюс. Когда я один, вокруг очень тихо.

@темы: хреново

---

=\

Ожидание конца сайта со старым блогом становится все более раздражающим. И меня начал нервировать нелепый дизайн здесь. Черт.

@темы: хреново

---

Ересь.

Сложно дышать. Все становится быстрым, сумбурным, и я не знаю, что с этим сделать. Плохо. Было бы проще, если бы все закончилось быстрее и без боли.

@темы: хреново